Охотники

Я встал и пошел вглубь здания, пытаясь пробраться сквозь кучи мусора, обдирая одежду о полуразрушенные бетонные стены; увидел пару трупов, уже начавших разлагаться, но мне было все равно. Я больше ничего не понимал. Я устал, и друзья тут не помогут: мне нужно остаться одному. Я прислонился к стене и заплакал: я плакал как ребенок, хлюпая носом, плакал, пока не выплакал все слезы, пока не остались силы только на всхлипы. И эти жалкие всхлипы так разозлили меня, что я сжал кулаки и стал лупить ими об стену со всей силы.

Когда я вернулся к выходу, ребят там не было. Я оцепенел. Не соображая, что делаю, я надел рюкзак, застегнул стропы на поясе, чтобы он, в случае чего, не мешал бежать, спрятал фонарик, достал из кармана пистолет и вышел наружу.

На улице меня ждали Мини, Анна и Дейв. Они казались уверенными, сильными — именно такими, как мне и хотелось.

Я дослал патрон в патронник.

— Я готов. Мы должны добраться до лодочной пристани. Чего бы это ни стоило, нужно найти яхту и к вечеру быть в Нью–Джерси. Чего бы это ни стоило…

23

Впереди шел Дейв, и мне было гораздо спокойнее: он будто разделил со мной часть непосильной ноши. Пробираться по пустым улицам было страшно, ведь за каждым углом нас могла поджидать опасность, черные витрины магазинов будто скалились нам вслед выбитыми стеклами.

В южной части Центрального парка мы наткнулись на два десятка охотников и отсиделись в здании кафе, пока те, еле–еле волоча ноги, прошли мимо. Эти казались еще слабее предыдущих. Они были разных возрастов: от подростков до почти стариков; на них была зимняя одежда, так что, скорее всего, катастрофа застала их на улице, а не в помещении. Стало страшно от того, что между нами и ними не было особой разницы: просто в нужное время мы оказались под землей. Охотники шли из последних сил, их лица ничего не выражали. Мне страшно хотелось выйти и дать им несколько бутылок воды из кафе. Но я сдержался. Мне ведь только шестнадцать. И не надо лишать себя преимущества, не надо пренебрегать инстинктом самосохранения.

— Похоже, ушли, — сказал Дейв, выглянув наружу.

— Может, побудем здесь еще? Ну хоть чуть–чуть? — попросила Мини.

— Почему нет, — ответил я.

Мы остались в кафе и с удовольствием открыли по баночке колы. Позади был лишь километр, максимум — два. А казалось, что сил больше нет. На каждом шагу поджидала смерть, будто на войне. Нам предстояло сделать серьезный круг, пойти сначала на восток и на север, потом на запад и снова на север, чтобы обогнуть опасный Центральный парк.

— Нью–Джерси… — задумчиво произнес я.

Дейв эхом повторил:

— Да, Нью–Джерси…

Никому не хотелось разговаривать, но и молчать было нельзя:

— Так хочется в горячий душ! В настоящий горячий–прегорячий душ!

— Да! И голову вымыть как следует, — добавила Анна.

— И побриться.

— И телик посмотреть.

Мини была в своем репертуаре. Я улыбнулся:

— Да, я тоже хочу телик посмотреть.

Друзья болтали о чем–то, а я наблюдал за ними и думал, насколько сильно они изменились со времени той поездки в метро. Мы все изменились.

Пожалуй, больше всех изменился Дейв, особенно после вылазки в город. Он ходил по улицам разрушенного Нью–Йорка совершенно один и занимался там непонятно чем. Но мне и не хотелось знать, чем именно. Вариантов было много. Может, он просто сидел в кабине пожарной машины или в каком–нибудь магазине и плакал. Странно, почему мне совсем не интересно, где он провел почти два дня? Да какая мне разница, чем он занимался и где был, — это его личное дело. Лезть к нему с вопросами — все равно, что просить Анну почитать вслух дневник или расспрашивать Мини, о чем она думает. Но вернулся Дейв совсем другим. Может, он видел смерть — такую, как видел я…

Анна что–то писала в блокноте — мне нравилось, что даже в такой ситуации она не меняет своих привычек. Хотелось верить, что эти записи помогают ей отвлечься от происходящего, перенестись в другой мир. Она заслужила это право. Анна чуть прикусила губу, склонившись над блокнотом, и мне показалось, что вновь запахло клубникой. Я смотрел на ее яркие губы, на длинные ресницы, на то, как она сосредоточенно пишет, и хотел снова поцеловать ее. Только вот вряд ли я когда–нибудь сделаю это…

Мини. За это время она стала мне дороже всех. Она всегда была рядом — и никогда не мешала, она знала цену вещам — и готова была отдать последнее, она не разбрасывалась эмоциями — и была способна на настоящий поступок. Иногда она наблюдала за мной. Так, как я наблюдал за Анной. Я впервые заметил ее взгляд еще в лагере ООН и понял, что нравлюсь ей. Эти воспоминания заставили меня покраснеть. Я больше не хочу быть подростком, я не хочу находиться здесь. Я хочу перестать проживать воображаемую жизнь и постоянно анализировать свои поступки. Я хочу стать взрослым и сильным, научиться без помощи друзей отвечать на вопросы, которые ставит жизнь…

— Выход в пять, — сказал я.

Ребята согласились.