А я за секунду до этого понял, что не хочу, чтобы Евлалия умерла. Не из-за законов Артели, не из личного благородства, а из-за чего-то нутряного, рвущего сердце на клочки.
Возможно, это была любовь Матвейки к матери.
И я сделал единственное, что мог успеть. Одним прыжком достиг ЛяльСтепанны, оттолкнул прочь, закрывая собой…
И умер.
Тьма разошлась перед глазами серебристым свечением. Боли не было. Было торжество и отчаянная радость. Я успел. Спас. И здесь, в невесомом нигде, я остро ощутил, что не память Матвейки стала причиной подвига. Мне самому до одури хотелось, чтобы Евлалия осталась жива. Причины странного желания я не знал.
И был звук. Тонкий, острый, звонкий. Нараставший. Через секунду я понял, что слышу смех.
— Молодец, Матвей, — похвалила Неждана. — Первая жизнь принята. Виток закрыт. А теперь живи, Матвей!