Охотница и чудовище

Третий ребенок и единственный индиго из всех моих детей, он должен был дожить до сегодняшних дней. Стать утешением мне не в старости, но в древности. Но судьба распорядилась иначе. Я изо всех сил ограждала Ника от своих охотничьих дел. Врала, что езжу в командировки, к друзьям, на отдых. Боялась за сына, берегла как зеницу ока. Но… не уберегла.

Ник ушел к другой охотничьей ячейке и пропал без вести в одной из аномалий. Я исходила ее вдоль и поперек, запомнила каждое кривое деревце с неестественными изломами веток, каждый кустик, полулысый, с желтоватой, иссохшей листвой. Каждую тропку посреди поля полумертвых растений. Я машинально перешагивала камень, что притаился в густой, желтой траве. Обходила стороной ямы, скрытые иссохшей палой листвой. С закрытыми глазами добредала до родника и, наливая бидон прохладной, чистейшей как слеза воды, старалась сильно не наклоняться. Иногда с бугристой горной гряды срывался еще один водяной поток. Тоненькой ниточкой дотягивался он до щели между скалами, откуда струился первый родник. Но если сильно нагнуться, ледяная капель шустро ныряла за воротник.

Сын как сквозь землю провалился. Я нашла тела всех его друзей. Сердца многих из них просто остановились, словно выключенные моторы. Тела других разлетелись на клочки, встретив незнакомый мне, убийственный для всего живого поток энергии аномалии. Больше я такого никогда не видела. Я разыскала и похоронила всех, кроме Ника.

Время лечит, говорят люди. И это правда. От года к году, от десятилетия к десятилетию боль потихонечку притуплялась. И вскоре я вспоминала о сыне со светлой грустью.

Бережно хранила в памяти каждую черточку его лица, каждую морщинку, каждый шрам, каждую родинку. Темно-серые, большие для мужчины, раскосые глаза. Пушистые русые ресницы. Густые волосы, с рыжиной - пошел в меня. Родинку возле пупка, такую трогательную и неожиданную, словно вторая пуповинка. И еще одну, большую, но не выпуклую у самого уха.

Помнила, как он упал с пеленального столика, и я, на ночь глядя, рванула с мужем в детскую больницу. Как малыш дергал провода медицинской аппаратуры - все подряд, уверенно забирал у врача стетоскоп.

Помнила, как он любил «готовить» со мной. Деловито приносил овощи, загружал их в кастрюли-сковородки, в обязательном порядке заливал водой.

Помнила, как меня вызвали в школу - Ник аджнаподавлением отправил одноклассника в обморок. Слава богу, тогда об индиго уже немного знали. Нас не боялись, скорее сторонились, опасались.

Помню, как мы танцевали с сыном на его выпускном. Половина одноклассников Ника пригласили девушек, многие вдрызг напились. А мы с сыном кружились под мелодию медленного вальса. И казалось мне тогда - вся наша жизнь ещё впереди. Не только жизнь Ника, но и моя тоже.

Помнила, как он влетал в квартиру, запыхавшись и шумно потягивая носом запах свежесваренного кофе. Как садился со мной на кухне, обнимал руками теплую чашку и рассказывал обо всем, что пережил. Обо всем, что стряслось за те дни, пока мы не виделись.

У него была своя семья - женился на одной из охотниц. Я не претендовала на место в их теплом, уютном гнездышке. Молодые должны жить отдельно, дарить себя друг другу, поддерживая и опекая. Но Ник никогда не забывал о древней матери. И всякий раз, когда он снова, будто глоток свежего воздуха, врывался в дом, я испытывала светлое, почти детское, щемящее счастье.

А когда однажды он не пришел, беда обрушилась на меня болью, тяжестью в груди, отняла желание вставать по утрам, что-то делать, куда-то ходить.

Жена Ника - Нанита подбила его на ту рискованную охоту, в самом ядре мощной аномалии. Я попыталась отговорить обоих. Но слишком горяча кровь молодых охотников, слишком велик азарт, слишком сильна власть адреналина.

Я не винила страстную Наниту. У нас сложились неплохие отношения. Родителей девушка потеряла ещё совсем юной, незадолго до своего восемндацатилетия. Страшная автокатастрофа оборвала жизнь ее отца сразу, ещё на трассе, а мама умерла спустя сутки, в больнице. Нанита привязалась ко мне, если не как к родной, то как к близкой женщине. Заходила в гости, жарила гречневые оладьи и делилась тем, что наболело. Мы пили черный чай с малиновыми листьями, ели Нанитину выпечку. И я слушала. А Нанита говорила.

Она очень хотела завести ребенка. Но ужасно боялась - сможет ли после всех ранений, переломов и травм. Удастся ли совместить материнство с ее-то «работой», с ее-то рисками. Я убеждала Наниту, что все сложится так, как надо - как распорядится судьба. И ни мне, ни ей, ни Нику не обмануть выдумщицу Фортуну.

Так оно и вышло. Вот только совсем не так, как я ожидала, и как надеялся сын.