Охотница

Какая мелочность. Любовь не должна быть мелочной. Ради любви надо чем-то жертвовать. Я, правда, ничем не пожертвовал, но я, вероятно, никогда не стоял перед выбором! Очевидно, я не хотел опускаться до практичности и рассудительности. Если тебя здесь нет, сгодится кто-нибудь еще. Разве так можно? Вот о чем ее надо спросить. Но в следующий раз, если я только когда-нибудь вновь влюблюсь, я буду циничным…

Юнас обрывает сам себя: настолько далеко он еще в своих думах не заходил, он же выбрал себе Жанетт. Выбрал ведь? Голова гудит от вопросов. А выбрал ли? Действительно ли он выбрал себе Жанетт? На всю жизнь? Да или нет? Нет или да? Эти вопросы не отступали. Жанетт, жаждет ли он любить ее и жить с ней и Йенни? Вот теперь, когда он по-настоящему хочет взяться за дело, он желает, чтобы жизнь у него была упорядоченной, не хуже, чем у Микке, чтобы у него был дом, дети и… Жанетт?

А она хочет, чтобы он был с ней? Не собирается ли она поменять его на коллег с телевидения? У Юнаса голова кру́гом идет. Он осматривается, стараясь думать о другом, отмахиваясь от самого худшего, отмахиваясь от мыслей о Жанетт.

Юнас закрывает глаза и прислоняется к самолетной стене. Закрывает лицо распахнутым журналом “Сканорама”, будто хочет спрятаться от назойливых мух.

Человек должен уметь быть гармоничным… Он так много сделал для Жанетт, и все равно она вечно недовольна. Должна пойти к психологу, да-да… и еще она говорила что-то… о Терезе. Откуда она узнала?.. Наверно, следит за мной, хотя сама-то из таких, из сомневающихся; она требовательна и в то же время нерешительна.

И все же Юнасу больно, что Жанетт все известно. Очень больно думать, что она обижена, настолько больно, что… он больше не может об этом думать. У боли тоже есть предел, сейчас он больше не в силах страдать. Не в силах! Он переключает свои мысли на другое.

Тереза… Она казалась такой спокойной… и такой гармоничной, она была немногословна, только мягко улыбалась и ушла своей дорогой. Хотя и сказала, что хотела бы встретиться опять. Она смотрела на меня и все видела, все понимала. И нам не нужны были слова. Она еще слишком молода, думает, я артист. И считает меня красавцем. Сразу тогда уловила, что у меня проблемы с Микаэлем. He’s a pain in the ass – так и сказала, в самую точку. И больше ничего. Она рассказывала мне сказки. Сказкам надо ведь верить? Не следует воспринимать все слишком серьезно, близко к сердцу, ничего не прощая, око за око, зуб за зуб. Тереза излучала спокойствие. Как будто она и вправду ясновидящая.

* * *

БАБАХ!

Какой-то предмет разбивает окно, и в ту же секунду Тереза видит всего в метре от себя на полу осколки стекла, снег и камень величиной с кулак. Она смотрит на камень.

– Боже милостивый, – тихо говорит она.

Потом она вскакивает с пола и выбегает на балкон Симона. На другой стороне темной узкой улицы припаркован пикап, на крыше которого стоит, широко расставив ноги, женщина в вишневой куртке, ее рука еще поднята, и, хотя плохо видно, все равно по ее гордой позе заметно, как она рада, что не промахнулась. Нужно почти нечеловеческое усилие, чтобы попасть в окно верхнего этажа этого старинного красивого дома.

– ЧТО ЖЕ ТЫ ТВОРИШЬ, СТЕРВА!!! – издает рев Тереза, схватившись за балконные перила. – КАКОГО ДЬЯВОЛА ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ!!! ТЫ ВЕДЬ МОГЛА ПОПАСТЬ МНЕ В ГОЛОВУ! В ГОЛОВУ!!!

– ЖАЛЬ, ЧТО НЕ ПОПАЛА! – кричит Жанетт, без особого труда спустившись с крыши машины. Она делает несколько шагов к балкону, и в желтом свете уличных фонарей Тереза видит ее лицо.