– А ну марш наверх, – рявкнул Ромка, и я, само собой, бросилась к выходу, но Женька, набычившись, осталась стоять на месте. – До чего ж ты упрямая, – вздохнул Роман Андреевич.
– Упрямая, – согласно кивнула подружка.
– Ну что ж, пошли, тебе же хуже.
Ромка отодвинул засов, открыл дверь и вошел первым, а за ним Женька. Только я собралась последовать их примеру, как подружка заорала, а я хлопнулась на ступеньки, ожидая самого худшего.
Через минуту Женька явилась моим очам бледная, с дрожащими губами. Потом показался Роман Андреевич и буркнул:
– Звони ментам.
– Что там такое? – пискнула я.
– Труп вашего Льва Николаевича, разумеется. Вы ведь всерьез не верите, что он бессмертен?
– Но как же…
– Анфиса, от ваших тайн ничего не осталось, или почти ничего. Вот, взгляни. – Ромка протянул мне два листка бумаги. Пока Женька объяснялась с милицией, я торопливо прочитала их.
– Так брат Льва Николаевича бежал из клиники? – ахнула я.
– Бежал. Это и была та самая «неприятность», о которой говорил ваш хозяин. А теперь взгляни на даты рождения. Ну, как?
– Двадцать седьмого сентября и год… Они близнецы.
– Конечно. Киллер свое дело сделал.
– Но куда он делся? То есть куда они с Олимпиадой сбежали?
– Не знаю, – пожал плечами Ромка. – Не думаю, что для них было разумно оставаться здесь. Даже если бы менты не нашли труп, есть еще друзья Льва Николаевича, их-то они провести бы не смогли.
– Помнишь, племянница Олимпиады говорила, что у той где-то дом есть? – почесав в затылке, спросила Женька. – Проверим?
– Проверим, – кивнула я.
Деревушка была совсем крохотной, притулилась в трех километрах от шоссе. К ней вела песчаная дорога, вдоль которой росли сосны.
Дом даже не пришлось искать: только мы въехали в деревню, как увидели мужчину, сидящего возле палисадника. Совершенно седой, лицо бледное, на губах улыбка. Услышав, как мы подъехали, он повернулся, кивнул нам и вновь предался созерцанию, а я поразилась, как могла перепутать его со Львом Николаевичем, они ведь совсем не похожи. Впрочем, нет, похожи, конечно, только…
Мы вышли из машины, тут же открылась дверь дома, и показалась Олимпиада.
– Нашли? – спросила она грозно, косясь на Ромку.
– Мы… мы просто хотели… – начала я.
– Оставьте человека в покое. Ему и так досталось, не приведи господи.
– Я думаю, ему ничего не грозит. Льва Николаевича нашли…
– И теперь скажут, что его Костя убил. – Олимпиада заплакала, вытирая лицо передником. – Дайте ему хоть на старости лет на белый свет полюбоваться.
– Олимпиада Назаровна, мы никому не сообщили, что сюда едем. Только если вас будут искать…
Она горестно вздохнула:
– Куда же нам податься?
– Я думаю теперь, когда Лев Николаевич погиб, в милиции разберутся… Вы про девушку знали? – тихо спросила я.
– Нет, пока Наташка про крики не сказала. А когда сказала, додумалась. И за Наташку испугалась. Она ведь дурочка доверчивая, вон Люба, взрослый человек, да и то… Оттого и велела держать язык за зубами. Да разве послушает… Я за охраной следила, думала, если в подвале правда кого держат, они знать должны. А тут еще вы. За вас-то вся душа изболелась, ведь Левка – вылитый папаша, для него жизнь человека дешевле копейки, камень на шею, и нет человека. Он ведь меня каждый день выспрашивал, что вы да как. Ну а я, конечно, – дуры девки, привидений им подавай. Вот так… Костя из клиники сбежал и на остров прибыл на ворованной лодке, куда ж ему, бедному, деваться, только ко мне. А жил через комнату от вас, он тихий, его и не слышно. С Ником сразу подружился, чтоб пес ненароком не выдал. Уж очень Косте погулять хотелось, вот он ночью-то и вышел, с вами возле озера столкнулся. Я его у себя спрятала. Надо было сразу уходить, да нет нам с ним нигде места, Левка из-под земли достанет. А когда я Левку мертвым нашла, подумала… глупость, конечно, я надеялась время выгадать, чтоб мы с Костей смогли уехать, вот и сбросила труп в шахту… Неужто Костю опять в клинику? Он ведь ни в чем не виноватый.
– Я ее не убивал, – тихо сказал Костя и улыбнулся.
– Конечно, не убивал, – всхлипнула Олимпиада. – Где ему… Он с детства точно ангелочек, вылитая Лидочка, царство ей небесное. А она-то его любила, только ради деток и жила. А вот Левка щелгуновской породы оказался, точно зверь лютый.
– Мать застрелил Лева?
– Конечно. Увидел ее с Васей, дождался, когда тот уйдет, взял отцовский пистолет и выстрелил. Три раза, в грудь. Лидочка у меня на руках умерла и все шептала: «Прости его, господи, дитя неразумное»… Святая была…
В Питер мы вернулись на следующий день. Ромка клятвенно обещал помочь Косте и, высадив нас на Невском, куда-то умчался, сказал, чтоб мы его ждали через два часа на этом же месте.
Делать нам с Женькой было нечего, и мы решили зайти в отделение, узнать, что там с моей машиной. В семнадцатом кабинете грустный и совершенно трезвый Сашка перекладывал какие-то бумаги.
– А, девчонки, привет. Киллера-то нашли…
– Да знаем мы.
– А меня с работы поперли. Вы чего ж не сказали, что у вас тут такие знакомые? Мне за машину по шапке, а у меня и так два предупреждения.