Охрана

Но вдруг случилось в конторе ЧП невиданное – кража! Аккурат на 22 февраля, перед праздником. Гудели слегка сотрудники. Разъезжались по домам веселые. А наутро праздник. А через день вернулись сотрудники к своим важным делам, вошли серьезные в свои кабинеты и на тебе, горе охранникам! В одном кабинете пропал телефон с определителем. Хорошие стали делать телефоны, сначала за бугром, а потом и на Восточно-Европейской равнине и за Югорским камнем, тоже бугром приличным, если со стороны на него глянуть. Не нужно мучить, страдать, думать, брать ли трубку или не стоит. Зазвонил телефон, на табло номер звонящего проявился, а тебе уж решать, брать или не брать.

Если бы еще эти телефоны помогали воров находить – совсем бы хорошо стало. Особенно в таких фартовых конторах, где оклады сотрудников… ну уж вроде бы не должны провоцировать их воровать телефонные аппараты.

Началось разбирательство, кулуарное, естественно, потому что выносить такой стыд в коридоры конторы никто не хотел. Сотрудники в один голос: наши не могли. И уборщицы. Они, кстати, тоже наши. По 15–20 лет здесь отработали, ни одного случая не было. Ищите. Вы же здесь оставались, вы охранники. Ну что ты скажешь?

Пишите объяснительные записки. Не будем. Мы в конце концов офицеры (не забыли – и то хорошо) и брать ничего не брали. Нужны нам ваши определители.

Сергею Воронкову крупно повезло. Он заступил на смену в тот день, когда обнаружилась пропажа. А значит, его смена никаким боком к этому делу. На беду Бакулину – он дежурил в тот злосчастный день, 22 февраля. Сначала начальник охраны объекта не обратил на эту деталь никакого внимания. И никто не обратил. Но слово было брошено – пишите объяснительные, Сергей его поймал и в присутствии своих, охранников, и чужих, сотрудников конторы, громко спросил Бакулина:

– А ты сам-то написал объяснительную?

– Кому? – опешил Федор Иванович.

– Нам, прежде всего. И начальнику смены, в которой ты дежурил вместо своего сынишки. Так, мол, и так. Я отец капитана, сам полковник, прошляпил, будучи на дежурстве, не заметил, проверяя журналы, расслабившись, как из помещения конторы вынесли дорогой, стоимостью целых десять бутылок водки, старый телефон. Обязуюсь водку купить и дело на своих охранников не заводить. Подпись. Ознакомлен.

Воронков, вредно улыбаясь, мял, звонко хрустя суставами, пальцы рук. Ему, видимо, казалось, что все, кто слышал его, должны смеяться до упаду, требовать от Бакулина: «Пиши объяснительную, командир!» Но никто не смеялся. И вряд ли судьи (имелись бы здесь таковые) признали бы за ним победу в этом раунде.

– Ты на что намекаешь?

– Мы, между прочим, офицеры. И такой дрянью заниматься не будем. И всякие объяснительные писульки нам писать нечего. А если уж ты стал тут по случаю командиром, так будь добр, защищай нас от всяких олухов, а не подставляй по любому поводу.

Эту схватку Воронков не выиграл. Хотя и Бакулин тоже. И ничьей здесь не было. Похоже, что здесь оба они проиграли.

Дело с телефоном заглохло. О нем не вспоминали до весны. В апреле Бакулин пробил еще одну форму – летнюю. И наконец-то охранникам прибавили к окладу процентов двадцать пять. А с мая начались отпуска, и график дежурств стал плотнее.

И к этому времени всем стало ясно, что Бакулин и Воронков в одной берлоге не уживутся. Сергей, по сути своей, не боец, хоть и бывший борец, незаметно упускал инициативу в затянувшейся схватке. Федор Иванович действовал будто бы по заранее составленному и утвержденному в верхах плану. Не каждый день, но регулярно он записывал в «Книгу сообщений и приказов» свои «мемуары», как назвал эту работу Сергей, и там фамилия Воронков встречалась очень часто. Причем никто, даже из самых придирчивых недругов бывшего полковника, не смог бы уличить его в предвзятом отношении к подчиненному. Он писал правду и только правду, и приказы его, хоть и были слишком уж солдафонскими, являлись своего рода логическим завершением «мемуаров».

В мае погода стояла сумрачная. Правда, в первые дни месяца распогодилось, но тут же воздух охолодился, небо застыло, напряглось, будто прудовая вода за ночь до первого льда, развеселившиеся было птицы поутихли, почки сжались в крохотные комочки, а в местах, заботливо обогретых солнцем, сникли распустившиеся деревья, сжали в кулачки крохотные листы. Дальше – хуже, холоднее, пасмурнее, ветренее.

До одиннадцатого мая в конторе каникулы. Охранникам радость, меньше работы, не надо торчать постоянно у ворот или бегать к воротам, выпускать или впускать машины. А сотрудникам, дачному народу, такая погода ну просто не в жилу. Многие из сотрудников конторы картошку на своих дачных участках не сажали, вообще ничего не сажали, не приученные к этому благородному делу, для них совершенно бесполезному, потому что на рынках же все есть, зачем себе голову морочить да землю лишний раз тревожить. Пусть отдыхает. Этакие новые русские зеленые. Приехали они на ближние или дальние свои дачи, побродили по не тронутым бомжами лесам день, другой, третий, и надежно испортилось погода, а вместе с ним резко ухудшилось настроение. Хоть в Москву уезжай. В преферанс можно и на балконе поиграть, и такие же в городе газеты, и телевизионная накачка, и сухая пыль вперемежку с сиплыми осенними дождями. Воздух, конечно, на дальних и даже на ближних дачах куда свежее московского, но…

По настроению, то есть по погоде, действовал в те дни Федор Бакулин. Он вдруг вызвал весь личный состав в контору и провел собрание с таким блеском, на который способны только опытные замполиты. Охранники слушали страстное его выступление молча. Говорил он, как и писал в своих «мемуарах», правду и только правду. Дисциплину нужно поднимать на соответствующий уровень. Следить за внешним видом. Не приставать к сотрудникам. Уборщицы жалуются на неадекватное поведение Воронкова. Он заигрывает с ними, шутит, будто это пионерки со швабрами в руках, а не взрослые уборщицы солидной фирмы. Считаю недопустимым использование Воронковым сотрудников нашего предприятия в своих личных корыстных целях. Подобные сигналы имеются.

Лица охранников были сонными, как в давние времена на политинформациях.

– Устроил здесь врачебную практику. Лечит всем, понимаешь, головы.

Сергей напрягся. Неужели этот долдон пронюхал о Татьяне? Русская разведка всесильна, если захочет таковой быть. Это он знал наверняка. Но и он и, главное, чрезвычайно осторожная Татьяна Николаевна, тоже не лыком шиты.

– В конце концов, – продолжал напористо Бакулин, – использовать служебное положение да еще деньги брать с уборщиц недопустимо для совет… то есть российских офицеров.

– А ты не завидуй, можешь сам попробовать, советский офицер! – усмехнулся Воронков с облегчением. – Только не получится у тебя. Кишка тонка.

– Зачем мне заниматься не своим делом.

– А ты и сейчас не своим делом занимаешься.

По весне Воронков разошелся. Лучше бы молчал. Ну говорит человек говорливый, пусть говорит. Молчи в тряпочку. Больше пользы тебе и ему, говорливому. Так думали почти все старшие смен. Бакулин будто бы не слышал едкой реплики Сергея. Он продолжил свою сдержанную и утомительную речь.

– Нечего нас выставлять на посмешище. Нина со мной как-то разговорилась, слушать же стыдно. Да, я служил в Советской армии. А потом в Российской. И горжусь этим. И мне стыдно, когда больная женщина говорит: «Что же он за врач такой. Деньги взял, а вылечить не вылечил. А еще офицер».

– Сама виновата, – буркнул, заметно краснея, начинающий врачеватель. – Слушать надо было, что ей говорят.

– Не надо здесь, на объекте, шарлатанством заниматься.

Сергей нахмурился, злея. Задели за живое. Начинающим врачевателем он себя назвать не мог. Горы прочитанных книг. Опыты с Татьяной Николаевной и собственной женой. К кому они обе только не обращались! Татьяна, женщина при деньгах, столько долларов угрохала на разных доморощенных Кашпировских и никакого толка. А он за десять-пятнадцать минут снимает ей головную боль. Будто и не было ее.

– Сам ты здесь шарлатанишь, если не сказать больше – шакалишь. Деньги сшибаешь за две должности, деловой.

– Я не позволю, чтобы во вверенном мне коллективе начальники смен занимались подобным.

– Да не просил я у нее денег. Сама дала.

Это уж так на Руси заведено. Всегда сами дают. Никто не просит. А потом сами же обижаются.

Бакулин брови нахмурил и подвел черту:

– Учитывая вышесказанное, а также небрежное отношение к служебным обязанностям, к ведению документации, я пришел к следующему решению.

– И к какому же? – спросил Сергей, но можно было и не задавать этот глупый вопрос, и так все было ясно.

– Первое. Я снимаю Сергея Воронкова с должности начальника смены. Второе. На эту должность назначаю Михаила Шипилова. Третье. Сергея Воронкова назначаю на должность инспектора охраны. С этими вопросами все. Переходим к следующему вопросу повестки дня нашего собрания.

– Ох, и соскучился ты по повесткам дня! – ухмыльнулся Воронков.

– Погоди ты! – осадил его Петр Польский. – Зачем в бутылку лезешь, честно говоря? Федор Иванович, уж больно ты крут. Михаил, конечно, достоин повышения по службе, но мы же все здесь начинали. Претензий к нам никаких. Нина… надо поговорить с ней. Может быть, она что-то напутала. Зачем воду мутить, в самом деле?