Охрана

Молодого он разбудил в четыре часа, спал до семи, умылся, позавтракал, вышел в холл. Явился ночевавший дома Шипилов. Уборщица Нина управилась с первым этажом. Потянулись на объект строители, а за ними и сотрудники конторы. В девять часов прибыл Бакулин, крашеный, деланно-довольный, с дипломатом.

– Новый ваш уже здесь? – спросил Шипилова, высокого, улыбающегося сибиряка, майора-связиста.

– Я его не видел, – ответил тот спокойным тоном, будто это его и не касалось вовсе.

Действительно, не касалось, хотя столь безмятежный ответ не понравился теперь уже бывшему начальнику объекта конторы. Он, служака до мозга костей, глянул на своего бывшего подчиненного и недовольно буркнул:

– До чего докатились! Как битгруппа какая-то! Ну и дисциплина у вас! – И пошел по коридору, громко здороваясь с уборщицей и водителями, всегда снующими по первому этажу.

В комнате отдыха было привычно тихо. Он сел за стол, удивился: охранники раздобыли новый телефонный аппарат. Громко включился холодильник, зашелся крупной дрожью старый мотор. За окном, за железной оградой конторы сработала сигнализация у какой-то машины. Бакулин по-ученически положил руки на стол.

Он всеми силами сопротивлялся, не сдавался, дрался с мая за контору, даже своим бывшим шефам звонил, генералам. Но ничего не добился. Полный облом. После того, как он наотрез отказался взять объект рядом с Котляковским кладбищем, руководители ЧОПа перестали разговаривать с ним всерьез. Бакулин все лето искал подходы к людям, которые могли бы ему помочь. Нашел. Не помогли. В начале августа он остановился на запасном варианте, написал заявление о приеме на работу в одну из фирм, которая занималась вторсырьем, и ушел в отпуск, ничего и никому не сказав в ЧОПе о своих намерениях. Зачем засвечиваться понапрасну? А вдруг здесь все через месяц устаканится?

Первого сентября он вернулся из Украины, второго явился в ЧОП, третьего принял дела на новой работе, она была в основном звонковая (туда звони, сюда звони, может быть, что-нибудь и вызвонишь), прибыл в контору сдавать дела новому начальнику.

Так себе, вертлявый хвастливый парень на перепутье. Назначенье куда-то ждет, надеется. Работает набегами. Может быть, спецназовец. На вид крепкий. Может быть, собирает команду или отдыхает после очередной командировки. Все может быть. Конторой он заниматься не будет, это видно. Дисциплина на объекте уже снизилась. А без дисциплины служба – не служба, а самый настоящий бардак, спецназовец он или другой какой герой, не важно.

Опять зло дрогнул холодильник, отключился, уснул в своем холоде на несколько минут.

Дома, в хате отца, Бакулин на какое-то время забыл о конторе, обо всех московских делах. Но за несколько дней до отъезда эта тема вновь прочно осела в его мыслях. Кому он не угодил, насолил? Кому? Кто лишил его дополнительного приработка в 400 зеленых, то есть почти в 5000 долларов в год? Кто? Сумма приличная. Десять квадратных метров жилья пусть и не в очень престижном районе. Но ведь в Москве! Еще в апреле, дав предварительное согласие взять отдел бумаги во вторсырье, он выговорил себе условие хотя бы на пару лет: из ЧОПа не ухожу. Десять тысяч долларов ему не хватало для одного важного пенсионного дела. Он мечтал купить лично для своих целей (а не для сына) пенсионную однушку. Чтобы сдавать ее. Пять лет назад он задумал это важное дело. Пять лет кряду откладывал доллары в роскошный фотоальбом, который специально купил для этого. Чего только за эти годы не произошло в мире и в стране, в ЧОПе и в семье Бакулина. Но фотоальбом пополнялся им регулярно. И через два года он просто обязан был купить… почему однушку? Он уже мечтал о двушке-распашонке, потому что такие квартиры тоже хорошо можно было сдать. Он, между прочим, и клиентуру подыскивал, время зря не терял.

– Солдат спит – служба идет! – вдруг раздался где-то в небесах бравый голос нового начальника охраны объекта. Бакулин проснулся, поднял голову, увидел верткого парня с черными тонкими усами, заставил себя быстро подняться, сделать вид, что он совсем и не спал и даже не дремал, а думал о серьезных делах.

– Опаздываешь на службу! – Урезонил он своего преемника. – Здесь так нельзя.

– Здесь все можно, только осторожно. Как и везде. – У нового была своя философия.

Бакулину она не легла на душу. Он принялся было читать лекцию усатому, но тот куда-то явно торопился и не скрывал этого.

– Федор Иванович! Некогда мне. Давай акт подпишем и разбежимся. Мы же с тобой материально безответственные, так? А значит, делить нам с тобой нечего. Подпись твоя, подпись моя и полный вперед. Дел по горло. С личным составом я уже познакомился. Есть хорошие ребята. Одного-двух сменю. Все, спасибо! Я побежал. Будь здоров, Федор Иванович!

– Всего доброго!

Бакулин остался один. Уже не на своем рабочем месте, никому здесь не нужный, и себе не нужный, и своему пенсионному альбому.

Шипилов и Касьминов, попрощавшись с ним, загадочно переглянулись: неужели не поставит отходную, неужели зажмет? Начальник называется.

Не поставил. Зажал. Убежал по-тихому. Даже словом не обмолвился. Я, мол, позже загляну. А вроде бы и не жадный человек. Ну да бог с ним. Бакулин с конторы, охранникам легче. Новый начальник хоть глаза не мозолит да не трезвонит целыми днями по телефону в комнате отдыха. Это же не телефонный узел. Есть где отдохнуть теперь. Хочется же раз в три часа оторваться от ворот и холла, чайку попить спокойно, бросить кости на диван, позвонить кому-нибудь. А этот сядет, как директор овощной базы за стол, и давай названивать. Куда он только не звонил, с кем не болтал. Заболтался вконец, достал всех охранников. Пусть теперь вторсырьем командует и там всех достает своей дисциплиной и звонками.

Молодой ушел пить чай. Касьминов благодушно спросил Шипилова:

– Ты точно задумал уходить? Вроде бы слух пошел, что до сорока пяти трогать не будут. Может, лучше здесь кантоваться?

– Уйду. Надоело. Сам посуди. Мне сорок три. Через два года отсюда выкинут, если не раньше, и куда мне потом? Стройку охранять или рынок? Так и туда могут не взять. Офицеров-то с каждым годом все больше на гражданке. Так и придется всю оставшуюся жизнь свой огород охранять. Я же прекрасный специалист. Мне по своей специальности хочется работать. Такое предложение упускать нельзя.

– Там же оклад меньше, чем у нас.

– Зато стабильность. На семнадцать лет мне хватит. А то и на все двадцать пять.

Шипилов замолчал. В армии двадцать лет. В охране пять. На государственном престижном предприятии еще двадцать пять. Хороший послужной список для тобольского крестьянина, дед которого осваивал Восточную Сибирь по «путевке» Столыпина, освоил, однако, восьмерых сыновей родил до двадцать девятого года. Пятерых у него взяла война, шестой погиб в Маньчжурии, седьмой и восьмой живы и здоровы. В том числе и отец Михаила, самый младший сын деда.

Среди охранников он выделялся ростом, корявой лопатистостью, которая дается деревенским парням кузнечного покроя, вынужденным отрываться от родной земли. Оторвался Михаил Шипилов от земли, влюбился в радиодело. Плавали, знаем – могут вспомнить свою первую любовь пацаны 60–70-х годов XX века. Много в те времена было радиолюбителей, начинавших с детектора и радиохулиганства. Начинали-то многие из них примерно одинаково. Заканчивали по-разному. Некоторые из радиолюбителей превращались в обыкновенных хулиганов, а то и в злостное хулиганье, в бандюков местного масштаба, тихо и взаимно ненавидевших ментов и мусоров, особенно последних. Они лишали их сначала свободы общаться на радиоволнах с корешами в соседних районах, а затем и вовсе всякой свободы жить вольно и радостно, как сигналы их самоделок. Таких среди радиолюбителей было не так много. Гораздо больше было пацанов нормальных, законопослушных, как и все русские люди. После первого же ментовского погрома и родительской взбучки они превращались в обыкновенных любителей радиоэлектроники, попадали в армию, некоторые, впрочем, поступали в вузы, возвращались в родные края. Работали кто где, ремонтировали магнитофоны и телевизоры, радиоприемники и вертушки… уже без того внутреннего восторга, свойственного всем первовлюбленным. Их жены рожали по одному-два, от силы три ребенка, дети росли, спешили в счастливое компьютерное будущее, которое, по сути как способ жития и младохулиганства мало чем отличался от папиного прошлого, начинавшегося на радиолампах, а закончившегося микросхемами. Не у всех, впрочем, закончившегося.

Михаил Шипилов, например, не стал артачиться в военкомате, принял предложение, поступил в военно-инженерное училище связи и никогда не жалел об этом. Даже увольняясь из армии в звании майора (мечтал-то он о большем, чего уж тут скромничать). Более того, свою первую любовь он так и не предал, активно осваивая компьютерную технику всеми имеющимися у него способами и средствами: самые современные книги покупал, денег не жалел, читал схемы, возился с компьютером, честно пытаясь из двести восемьдесят шестого, наращивая, сделать современный. Конечно же, у него это не получалось. Из «Москвича», как ты его не переделывай, германского «мерседеса» никак не получится. Михаил, понимая это, не расстраивался. Главное, чтобы мозги работали, не засохли от безделья и не расплавились от водки. Русские мозги не надо наращивать, они самодостаточны. Факт давно известный.

Михаил мало походил на Левшу Николая Семеновича Лескова, но роднила их неизбывная любовь к своему делу и огромное желание всем иностранцам нос утереть. Желание-то у него было. А вот знаний не хватало, как и упомянутому блошиному кузнецу.

Несколько лет, уже будучи охранником в конторе, он мечтал понравиться местным компьютерщикам, у которых была современная техника, хотя, понятное дело, задействовалась она процентов на пять-семь, а то и гораздо меньше. Отправляясь на работу, он честно говорил об этом своем желании жене, добавляя всякий раз: «А что ты думаешь? Я же люблю технику и разбираюсь в ней не хуже их. Хотя, конечно, знаний у них пока побольше. Догоню и перегоню, не беспокойся». Он приходил на работу, приставал к сотрудникам компьютерного отдела, даже к начальнику, тот откровенно удивлялся и говорил ему: «Ты же инженер, Михаил! Чего ты тут в охране толчешься?» А Михаил скромно, но настойчиво смотрел ему в глаза, ожидая продолжения, а лучше сказать, логического завершения этой фразы. Но логики у начальника отдела и у охранника были разные. «Ладно, я пойду, работы много!» – говорил компьютерщик и браво взбегал по лестнице на второй этаж. Выше он обычно не ходил.

Местные компьютерщики относились к нему сначала важно-снисходительно, потом просто снисходительно, а затем и пренебрежительно-снисходительно. Высокие, животастые выпускники лучших московских технических вузов, они крепко стояли на ногах, имея не только престижные дипломы, но и надежную опору в лице ближайших родственников. Эта опора, собственно говоря, и сделала их сотрудниками важной государственной конторы, она же сформировала их внутренний мир и внешнее его оформление. Гордые, крупные, всегда очень деловые, неестественно деловые, они быстрым шагом преодолевали холл, бросали охранникам (как кость дворнягам) усталое и недовольное: «Здравствуйте!», поднимались пешком на второй этаж и работали там, работали, не покладая рук. У них всегда было так много работы, что это просто не могло не отразиться на их лицах. Этакая спешащая куда-то отрешенность украшала чело каждого сотрудника компьютерного отдела, давая понять каждому встречному – от генерального директора до уборщицы – как тяжело им здесь работать.

Видимо, у них действительно было много работы, потому что за несколько лет из отдела никого не сократили. Но даже этот факт не смутил Шипилова, у которого всегда имелся для них вопросик на засыпку. Почти два года он честно терроризировал их. Два года! Неплохой испытательный срок. За это время даже самый тупой начальник мог бы понять, что представляет из себя Левша-Шипилов и сделать соответствующие выводы. Но выводы были сделаны неутешительные для Михаила. В какой-то момент он почувствовал в их глазах злость. И остыл. Он понял, что жена его была права, когда говорила ему: «Чудак ты! У них очередь на такие теплые места. Своих бы удовлетворить. Четыреста долларов в месяц только один оклад. Да премии. Да квартальные. Да тринадцатая и четырнадцатая. Не приставай к ним, Миша! Не порть себе нервы!»

В начале 2000 года он смирился с тем, что в контору его никто никогда ни при каких обстоятельствах не возьмет.

А еще Михаил Шипилов отличался от других охранников улыбчивой солдафонистостью. Стойку «смирно» он с годами не забыл, скорее наоборот, она у него стала исключительно точной, прямо хоть фотографируй его для солдатских плакатов. Кроме того, он всегда очень вдумчиво читал и аккуратно расписывался под многочисленными записями начальника охраны объекта, все свои обязанности исполнял четко согласно инструкциям и даже несколько прямолинейно, что частенько вызывало улыбки у охранников, а иной раз выводило из себя сотрудников.

Бакулину нравилась услужливая дисциплинированность Шипилова. Он ставил его в пример, хотя тут же материл за какой-нибудь просчет. Бывший майор и вечный радиолюбитель, верный семьянин относился к этому с завидным спокойствием. Он принимал стойку «смирно», стыдливо моргал, всем видом показывая, какой он послушный. Ну совершенно замечательный солдат.

Иной раз Бакулин назначал его старшим смены, и это было самым большим наказанием для охранников. Уж на что Федор Иванович мужик был уставной, но Михаил Шипилов был еще уставнее. Ни четверть шага, ни пяди влево-вправо от инструкции. Просто уникум какой-то.

Никому не нужный здесь, в конторе. Охраняй и сопи в две дырки. Не мешай людям жить по-человечески. Несколько лет у тебя еще есть. Радуйся, вези на свой участок все, что дает тебе ремонтируемая контора: двери, ДСП, стекло, столы, стулья, пишущие машинки, потрепанные телефоны, сейфы, бумагу для старых принтеров, настольные лампы. В хозяйстве все пригодится. Через год ремонт кончится, тогда и уходить можно будет отсюда со спокойной совестью. Ты же не воруешь. Выбрасывают, а ты подбираешь. А хочешь – заплати. За стулья по полтиннику, за двухтумбовый стол – стольник… Там же одного материала сколько, сам подумай. Когда еще такой случай подвернется? А ты заладил, как по инструкции: «Уйду, уйду, ду-ду, ду-ду». Оставайся, не дури.

– Нет, надоела эта канитель! – сказал Михаил и смущенно улыбнулся. – Завтра на медосмотр пойду. Там строго. А ты как думал? Вдруг я наркоман какой-нибудь.

– Смотри сам. – Касьминов слегка завидовал Шипилову, хотя уходил тот на предприятие, где платили в два с половиной раза меньше, чем охранникам.

Дело было не в деньгах. И даже не в стабильности, и не в перспективе сделать еще одну в жизни карьеру и стать за пять-семь лет, скажем, замом начальника отдела, а то и повыше. Такая возможность у бывшего радиохулигана, майора, а теперь уже и охранника, была. Но дело тут в другом. Здесь, в охране, офицеры запаса чувствовали себя людьми бывшими, отработанным материалом, каковым, собственно говоря, они по сути и являлись в свои 40–50 лет, в расцвете, стоит заметить, мужских сил, возможностей. А это – приговор похуже потолка, хотя и получше вышки. Это на всю жизнь, если не хватит воли вырваться их охранного болота, где люди не живут, а доживают. Доживают, не доработав – вот в чем дело.

Скучное занятие. Грустная перспектива. Никакой перспективы. Просто доживать свой век, когда так хочется жить, дышать полной грудью, гордо смотреть в глаза собственным коллегам, если ты, естественно, не профессиональный калека, не законченный недоумок, а специалист, уважаемый и ценимый в своем коллективе. Коллектив, уважение! Ощущение нужности! Совсем недавно Касьминов посмеялся бы над тем, кто с пафосом партийного работника произнес бы при нем эти слова. Сейчас, отслужив в охране пять лет, он смеяться бы над этим не стал. Коллектив. Стойка в холле, ворота, комната отдыха. Нервотрепка. Сорок лет предел. Сорок пять лет предел. А в уставе этот предел обозначен цифрой 55 лет, и в договорах, которые все они подписывали. Уходят люди, с которыми он начал здесь свою охранную жизнь. Скоро он останется один. Так ему сказали люди серьезные. Они не подведут.

Ребята, водилы, здесь отличные. Он с ними скорешился. Они его уважают. Берут на ралли. Но они никогда не станут для него тем коллективом, в который уходит Шипилов. В контору, в ремонтный цех его никто не возьмет. Даже обыкновенным слесарем. 350 долларов оклад. Плюс подработка. Плюс все надбавки. Водителем его не возьмут тем более, хотя водит машину дай бог каждому. Здесь кроме очереди очередей есть и еще кое-что. Многие водители конторы когда-то возили замов министров. Да чего тут удивляться? А он кого возил? Свою семью на озеро, да к родственникам. Значит – охрана. Пока не погонят метлой под зад. Невеселая перспектива. Есть, правда, предложение занять пост электрика в доме отдыха неподалеку от военного городка. Директриса прямо сказала, что она увольняет электрика на пенсию и что через полгода он может занять должность посолиднее. Это – его коллектив? Нет, это тоже приговор.

Что же делать? Доживать? Плюнуть на все к чертям собачим и беречь свое здоровье? Оно еще в полной мере не восстановилось после той странной аварии. Ноги иной раз ломит, грудь.