«Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Всё от того же секретного сотрудника «Николаева» я знаю, что шифр, которым написан частями скрытый текст письма, составлен по известной, легально изданной брошюре, один экземпляр которой находится в руках автора письма, то есть в Саратове, а другой лежит на полке, в квартире одного из членов центрального комитета Партии социалистов-революционеров, проживающего на положении эмигранта с 1908 года в Париже. Это один из самых трудных для расшифровки шифров, если только вы не знаете названия брошюры или книги. Если у вас есть данная книга, то вам остаётся лишь подогреть всё письмо над стеклом обыкновенной керосиновой лампы, и тогда зашифрованный текст, написанный лимонным соком, проявляется весьма просто. Расшифровка — при наличии у вас книги-ключа — дело совсем простое. Первые две цифры означают страницу. Дальше следуют группы по четыре цифры: первые две означают строку, а последующие две — место буквы в данной строке. Значительно труднее точно воспроизвести разрушенное подогреванием и проявлением оригинальное письмо. Надо подобрать точно такую же бумагу, переписать, старательно подделывая почерк, оба текста, явный и секретный, и, что весьма важно, привести конверт в такой вид, чтобы он не возбуждал ни малейших подозрений. Короче говоря, то письмо, которое в Париже получит член центрального комитета, написано не саратовским революционером, но начальником Саратовского охранного отделения. А подлинник остаётся в архивах[133].

Мне пришлось написать несколько таких писем, и всё обошлось благополучно, без всяких подозрений. Конечно, я не позволял себе приписывать, вроде добрейшего Александра Яковлевича Булгакова, почт-директора при Императоре Александре I[134], который, перлюстрируя корреспонденцию, отправляемую из Москвы, приписывал иногда собственноручно к письму от приятеля к приятелю: «и ещё сердечно кланяется тебе почт-директор Булгаков».

Нечего и говорить о том, как много я узнавал из этих писем того, чего мог не знать мой секретный сотрудник и от чего я иногда сам, уберегая от подозрений, намеренно его отодвигал.

Мне пришлось тогда переписывать главным образом письма женщины, врача по профессии, получившей медицинское образование, насколько помню, в Швейцарии, Лидии Кочетковой.

Вскрыть и детально обрисовать всю организацию Поволжского областного комитета эсеров пришлось на долю «Николаева», и он сыграл в этом деле доминирующую роль.

Я часто задавал себе впоследствии вопрос: удалось ли бы мне без «Николаева» выявить и захватить в сеть розыска налаживаемую тогда в Саратове эсеровскую местную организацию? Затрудняюсь ответить на этот вопрос. В то время я имел уже свою заграничную секретную агентуру, составленную из местных, саратовских, эсеров, выехавших под удачными предлогами в Париж и проживавших там с ведома и согласия Департамента полиции. Через некоторое время я передал эту агентуру по распоряжению Департамента полиции в его ведение. Эта агентура, хотя и не была очень близка к эсеровскому центру в Париже и едва ли могла уведомить о всей затее организации областного партийного комитета в Поволжье, кое-что основное дала. В связи с её данными, сообщёнными мне, в свою очередь, Департаментом полиции, может быть, мне бы удалось кое-что выяснить и без «Николаева».

Вскоре после появления «Слона» в Саратов пожаловала, в полном соответствии с известной басней Крылова, и «Моська». Такова была партийная кличка её подруги (и партийной и личной), новой приезжей из Парижа. Не помню теперь их подлинных фамилий. Обе были политические эмигрантки, и на них была возложена обязанность по приезде в Саратов связаться с местным партийным центром (т.е. с Левченко), наладить связи, найти удобные и подходящие квартиры для размещения следовавших за ними главных деятелей Поволжского областного комитета и т.п. Это были первые ласточки — в ожидании птиц покрупнее.

Левченко, обычно хмурый и малоразговорчивый, оживлялся и всё чаще зазывал к себе для переговоров моего «Николаева». С каждым таким разговором я обогащался новыми сведениями. Мои деловые свидания с «Николаевым» участились, и в течение полугода почти не проходило ни одного дня без того, чтобы мы не виделись с ним. Каждый шаг обдумывался и передумывался в полном согласии. «Николаев» был твёрдо уверен, что я ничего не сделаю опрометчиво — ничего, что могло бы повредить ему в глазах его партийных товарищей.

Первым грачом из стаи крупных птиц была Лидия Кочеткова. Это была видная партийная деятельница, известная Департаменту полиции по своей деятельности в качестве одного из заграничных лидеров партии. Партийной её клички не упомню, но мои филеры, немедленно поставленные мной, по очереди, для ознакомления с её внешностью, дали ей почему-то кличку «Пастушка». Так с тех пор Кочеткову мы между собой и называли «Пастушкой».

Кочеткова вскоре после приезда в Саратов сравнительно часто стала встречаться с «Николаевым». Она, несомненно, доверяла ему. Она знала его брата, партийного лидера, жившего за границей, а потому он многое и без труда узнавал от неё.