Итак, С.П Белецкий, даже в самые тяжёлые минуты своей жизни, в своих показаниях никак не может простить мне моего к нему «невнимания». Из-за этого-то «невнимания» он и стал после своего вторичного вступления в Министерство внутренних дел всячески стремиться к тому, чтобы меня «выпереть» с должности, но не успел в этом — его самого «выперли»… Но он знал, что лица, принадлежавшие к составу Чрезвычайной следственной комиссии, начнут разбираться в делах и переписке Департамента полиции, найдут несоответствие в объяснениях С.П. Белецкого по отношению к фактической стороне дела и поймут, что Белецким руководили в его деятельности не стремление принести пользу государству, а его мелкие страстишки и «личные» отношения; вот почему он в своих объяснениях всё время пытается доказать, какой он хороший человек и как он «искоренял зло»… Но помнит этот товарищ министра внутренних дел Российской империи главным образом разные сплетни и слухи, он помнит и находит нужным объяснять Чрезвычайной следственной комиссии то обстоятельство, что я перевесил портрет генерала Джунковского из одной комнаты в другую, и наивно добавляет: «На это я обратил внимание, но потом, как вы сами видите, он (т.е. я — Мартынов) оставался всё же на посту…»
Итак, по мнению С.П. Белецкого, то, что я не поехал на вокзал «провожать» генерала Джунковского и перевесил его портрет с одной стены на другую, — достаточные поводы, чтобы я не «оставался на посту»! В этом весь С.П. Белецкий!
Что касается перевески портрета генерала Джунковского, то мне остаётся объяснить следующее: на стенах служебного кабинета начальника Московского охранного отделения висели портреты Государя, портреты всех бывших до меня начальников Московского охранного отделения и портреты того непосредственного начальства, которое в данное время находилось у власти. Оставлять в кабинете портреты быстро сменявшегося начальства не было никакой возможности: не хватило бы в этом кабинете стен! Заведовал всей декорировкой мой делопроизводитель, о котором я упоминал в своих «Воспоминаниях», С.К. Загоровский, — человек хозяйственный, он и перевесил своевременно портрет генерала Джунковского из моего кабинета в «сборную» комнату филеров; вероятно потому, что эта комната была большая и пространства было в ней достаточно.
Впрочем, если бы надо было подыскать более подходящее место для помещения портрета генерала Джунковского, его, по всей справедливости надо было повесить не в «сборную», а в «уборную» филеров, так как он там был бы на своём месте, отвечая вполне известным сексуальным уклонам генерала.
Я в целой главе постарался обрисовать личность генерала Джунковского, этого ничтожнейшего фанфарона и салонного генерала; однако только из его же показаний, данных им на допросах в Чрезвычайной следственной комиссии, вырисовывается до мелочей характерная фигура нашего предреволюционного «безвременья». Трагизм последних годов императорской России сказался в возможности появления у власти таких личностей, как Джунковский, Белецкий и им подобные.
Я попрошу читателя проследить со мной часть показаний товарища министра внутренних дел по заведованию полицией и командира Корпуса жандармов, Свиты Его Величества генерала Вл. Фед. Джунковского, данных им членам Чрезвычайной следственной комиссии и зафиксированных стенографически всё в той же книге «Падение царского режима».
Для этого надо воспроизвести трагикомические разговоры генерала с гораздо более его умными и понимающими дела политического розыска и революционного движения в России членами этой следственной комиссии. Читая вопросы и ответы, чувствуешь, как спрашивающие, сами в большинстве «матёрые волки» революционного подполья, «деликатно» относятся к «известному своими либеральными взглядами генералу»; так деликатно, что называют его запросто по имени и отчеству, но в то же время чувствуется, что опрашивающие понимают, что генерал — «младенец» в вопросах, о которых он так решительно и «сплеча» трактует. Так, например, председатель Комиссии обращается к генералу Джунковскому с таким вопросом: «Владимир Фёдорович, вы вообще с техникой розыскного дела были ведь незнакомы или мало знакомы?»
На это генерал развязно отвечает: «Совершенно был незнаком. Я ознакомился постепенно» (стр. 73 тома 5-го). Ответ совершенно хлестаковский!
Посмотрим, однако, почему председатель Комиссии, очевидно поражённый сам «дурашливостью» заявлений генерала о технике розыскного дела, нашёл необходимым задать ему приведённый выше вопрос.
На стр. 73 того же тома 5-го мы находим ответ. Генерал Джунковский, давая объяснение «о провокации» как о системе в Департаменте полиции, говорит, что секретные сотрудники сами устраивали преступления. На это довольный председатель подсказывает генералу: «Ставили типографии, например.» Дальше привожу по подлиннику этот в своём роде шедевр: