«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

Из материала, предоставленного в Петербургское губернское жандармское управление местным охранным отделением, можно было усмотреть главным образом только то, что непосредственно относилось к акту убийства. При таких условиях и весьма немногих данных, относящихся к категории вещественных доказательств, наше формальное дознание не могло выявить ничего особенно нового в смысле раскрытия участников преступления и самой преступной организации

Я очень хорошо помню появление Балмашева в кабинете М.И. Трусеви-ча. К моему крайнему изумлению, в кабинет, в сопровождении двух жандармских унтер-офицеров и ротмистра Гришина, вошел… офицер, высокий, здоровый, рыжеватый блондин, с красноватой, нечистой кожей на лице. Офицер этот был в так называемой обще-адъютантской форме, но она была надета небрежно, офицерское пальто расстегнуто и помято. Это и был Степан Балмашев, как известно, совершивший убийство министра Сипягина в вестибюле Мариинского дворца, одевшись в офицерскую форму.

Для меня, тогда еще молодого офицера жандармерии, не искушенного в различных тонкостях следовательской «дипломатии» и проникнутого естественной в моем положении офицерской, да и специально жандармской, психологией, это было необыкновенное зрелище, которое я наблюдал после первых формальных слов, относящихся к личности обвиняемого. М.И. Трусевич, с некоторым простоватым радушием в голосе, предложил Балмашеву сесть к столу, за которым велся допрос, и, раскрыв объемистый и очень изящный золотой портсигар, весьма любезно предложил ему папиросу, которой Балмашев и воспользовался

Самая манера разговора, начатого и проведенного Трусевичем, шокировала меня «Как же это? - думал я. - Перед нами убийца министра, и с этим убийцей лицо, занимающее видное положение в правительственном аппарате, ведет почти дружескую беседу!» Да и самый привоз Балмашева в офицерском мундире в наше управление, хотя и в закрытой карете, указывал, по-моему, на какую-то будто бы растерянность власти или на то, что «на верхах» не было никого, кто распорядился бы переодеть Балмашева в его обыденное платье.

Однако ни папиросы, ни обаятельное обхождение М.И. Трусевича, ни продуманно проведенный допрос не помогли выяснить дело и установить формальным порядком, где и как было заказано офицерское обмундирование и что именно было уничтожено в смысле возможности раскрытия подробностей, связанных с пребыванием Балмашева в столице до совершения им убийства

Poccuir^^e мемуарах

Мне пришлось по поручению Трусевича опросить нескольких хозяев и приказчиков магазинов офицерского обмундирования, пока мы не обнаружили, где именно Балмашев заказал его. Но сообщники найдены не были.

Эти мои пробные шаги на поприще жандармской работы по производству дознаний были отмечены М.И. Трусевичем как вполне удовлетворительные и послужили, вероятно, к тому, что он и в дальнейшем стал вызывать меня в экстренных случаях к себе на помощь. А этих экстренных случаев в ту пору было немало.

Этот первый случай моего участия в производств жандармских дознаний (а затем и ряд других) убедил меня, что само формальное дознание, производимое уже после завершения ликвидации подпольной революционной организации, только в редких случаях приводит к новым и неизвестным для руководителей местного политического розыска открытиям. Оно приводит к ним только в двух случаях: если местный политический розыск поставлен слабо или если в вещественных доказательствах по делу окажутся исключительные по своей важности записи, партийные документы и вещи (как, например, одежда), что случалось не часто. Наконец, бывали случаи, когда арестованный и привлеченный к дознанию в качестве обвиняемого под влиянием каких-нибудь обстоятельств начинал давать более откровенные показания. В последнем случае, в особенности то, что оставалось не раскрытым местным политическим розыском, служило к дальнейшему раскрытию членов подпольной организации. Однако при хорошо налаженном розыске и продуманно проведенной ликвидации такое «откровенное показание» на жандармском дознании могло скорее повредить хорошо поставленному политическому розыску. Для того чтобы читатель мог сделать выводы из сказанного, я рекомендую ему остановить внимание на той ликвидации Поволжского областного комитета Партии социалистов-революционеров, которую мне удалось провести 1 января 1903 года в Саратове, когда я был на должности начальника Саратовского охранного отделения. Об этой ликвидации я расскажу в дальнейшем. Здесь я хочу отметить что, если бы после той, тщательно мною продуманной, ликвидации кто-либо из арестованных стал давать при формальном допросе вполне откровенные показания, он сильно повредил бы продуманным планам моего политического розыска. Таким образом, известное требование «не отвечать на вопросы при жандармских дознаниях», предъявляемое членам подпольных революционных организаций их лидерами, имело и свою хорошую сторону.

Не имея в то время никакого отношения к собственно политическому розыску и встречаясь по производимым в Петербургском губернском жан-