«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

Когда я решил ликвидировать лабораторию и послал соответствующий наряд полиции и при нем для руководства письмоводителя отделения

мемуарах

А.Б. Попова, то, конечно, растолковал руководителям наряда, для чего они идут на обыск и что предполагается обнаружить. Я предложил арестовать всех обитателей дома. Потом оказалось, что это спасло положение.

Возвратившийся наряд полиции, а с ним и Попов доложили мне, что по обыску они ничего преступного не обнаружили, но обитателей дома пока задержали и отправили в губернское жандармское управление для опроса.

Наскоро вызываю «Иванова» и говорю ему о безрезультатном обыске, на что «Иванов» отвечает: «Велите обыскивать лучше, - полиция ваша и этого не умеет делать!» Беру новый наряд полиции, назначаю того же Попова и говорю: «Переройте все, но найдите лабораторию бомб!» Часа через два приходит смущенный, но радостный Попов и докладывает мне, что в подвале нашли хорошо заделанную дверь, а за ней другую комнату, где обнаружена мастерская для приготовления бомб, приборы материалы для выделки их и несколько заряженных и готовых бомб. Когда эти бомбы взрывали на артиллерийском полигоне, то они оказались большой разрушительной силы.

Родители арестованных эсдеков, хозяев лаборатории, благодарили жандармскую власть за то, что их избавили вовремя от спанья над бомбами.

Карлейль заметил, что «ничто так не развивает человека, как сознание своей ошибки». Ошибка «Иванова» обошлась ему дорого. Заключалась она в следующем. В один из ноябрьских дней того же года я узнал, что в самом людном месте города, на Немецкой улице, трое вооруженных ограбили, как говорится, на глазах у публики, ювелирный магазин. Грабители благополучно скрылись, забрав денежную выручку и захватив кое-что из товара. Насколько помню, добыча не превышала суммы в три тысячи рублей.

Вначале дело это представилось простым грабежом, которым и занялась местная сыскная полиция. Мне, казалось, делать было нечего. Однако до меня стали доходить сведения, что группа местных эсдеков, в порядке того же максимализма, является виновницей этого налета. Появились слухи, что и «Иванов» участвовал в нем. Когда я попытался вызвать «Иванова» к себе, оказалось, что он исчез из города. Исчезли и другие, которых я установил как более или менее активных деятелей в местной эсдековской организации. В непродолжительном времени их удалось арестовать. Арестованные отрицали свою вину. «Иванов» скрылся, и казалось, бесследно. Однако через год он появился в Саратове, конечно, не давая о себе знать. Моя агентура отметила его появление в городе, и я, установив его адрес, сообщил местной полиции о нем и его участии в грабеже. «Иванова» арестовали, и по этому делу ему пришлось просидеть в местной тюрьме что-то около двух лет. В тюрьме у него развился туберкулез. В конце концов ему удалось на суде

мемуарах

благополучно вывернуться и избежать наказания. Он был освобожден. По освобождении он добился свидания со мной, каялся и искренне просил прощения. Мне же потом пришлось его поддержать материально, и я помог ему поступить в Московскую школу живописи и ваяния ⁸⁴, где он, насколько помню, преуспевал в ваянии. «Иванов» совершенно изменился и, кажется, совсем потерял прежнюю веру в революцию, а она-то и подошла к нему, когда он уже не поджидал ее, только в 1917 году!

В конце сентября того же года в Саратов приехал один из вице-дирек-торов Департамента полиции, Никита Петрович Харламов. Командирован он был для объезда нескольких губерний, где ознакомился с положением политического розыска. Харламова я знал еще по моей прежней службе в Петербургском губернском жандармском управлении, куда он был откомандирован в качестве товарища прокурора Петербургского окружного суда для наблюдения за производством дознаний по политическим преступлениям. Затем он, в бытность М.И. Трусевича директором Департамента полиции, был приглашен занять должность одного из вице-директоров этого Департамента. Однако он никогда не соприкасался с теми отделами Департамента, где сосредоточивались сведения, касающиеся политического розыска. Это был тип человека чиновничьей складки, очень добросовестного, с ясным умом, весьма корректного, но, повторяю, в политическом розыске не сведущего. В течение двух-трех дней он был у меня гостем, и я подробно ознакомил его с положением розыска у себя в отделении и с положением и силами местного революционного подполья.

В то время сам Департамент полиции еще не имел в своих рядах признанных знатоков по политическому розыску. Это упущение было исправлено только в 1908 году, когда в рядах высших чиновников Департамента полиции появились люди, сами ранее работавшие на местах по розыску.