«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

вплотную, напасть на него, снять с него шубу, найти бумажник, а кстати и браунинг, хорошенько вздуть ограбленного и отпустить его бежать в сторону вокзала. При этом надо было ни в коем случае не попасться в руки случайно могущего очутиться поблизости городового Впрочем, последнего я не очень опасался: городовые сами не любили этого района.

За удачное выполнение предприятия я обещал моим филерам дать каждому по 25 рублей и позволил разыграть между ними в лотерею отобранную шубу. Конечно, я объяснил им, в чем дело, и филеры понимали, что я прибегаю к этому неконституционному трюку по необходимости.

К двенадцати часам ночи ко мне в кабинет явилась моя четверка - с шубой, с бумажником, в котором лежали двести рублей, и с браунингом, с тем самым браунингом, который еще недавно числился в «складе оружия» саратовской организации эсеров, а теперь перешел в склад оружия Саратовского охранного отделения.

В итоге этого оказалось следующее: «склад оружия» саратовской организации партии эсеров уменьшился на один револьвер и в нем оставался еще только один браунинг; партийная касса пострадала на двести рублей, отобранные от приезжего. Яразделил их так: сто рублей дал в награду «Николаеву» и сто рублей разделил поровну между филерами Шубу получил один из них, вытянувший счастливый номер. Но этого мало: другая сторона этого «дела без перчаток» оказалась во много раз лучше для розыска. Пострадавший, после встрепки, без шубы, денег и револьвера, с трудом добрался до своего места жительства, а когда поведал членам своей организации обо всем приключившемся, ему немедленно высказали недоверие и исключили из партийной организации. Об этом постановлении вскоре известили Левченко, а следовательно, и меня, к моему полному удовольствию.

Так удачно я ликвидировал, без шума и треска, одно из затеянных тогда террористических выступлений, и никто - ни сам объект этого покушения, аткарский исправник, ни мое начальство - Департамент полиции - не узнал, как я провел всю эту операцию. Не мог же я в официальной бумаге излагать «неконституционные» приемы! Некоторое время спустя я рассказал об этом случае в интимной беседе саратовскому губернатору и начальнику Саратовского губернского жандармского управления. Посмеялись.

Как я уже отмечал, с разгромом так называемого Поволжского областного комитета эсеров и провалом Азефа революционное подполье стало разваливаться. Активность его утихала не по неделям, а по дням. Конечно, это сказалось в Саратове, и в этом городе даже более, чем в каком-либо ином. Понятно почему. Все местные активисты были арестованы, осталь-

Россшг^^в мемуарах

ные испуганно затаились и стремительно заметали малейшие следы своих партийных сношений. Провал Азефа вызвал такую потерю веры в партию и ее лидеров, что возродить что-либо снова было почти невозможно.

Что же касается местных социал-демократов, они к описываемому времени были основательно потрепаны непрерывными и меткими ликвидациями. Для налаживания новых предприятий или подпольных организаций у них не хватало ни лидеров, ни денег, ни связей. Может быть, также не было уже и прежней настойчивости.

Не забудьте, что период с 1909 года по самую революцию 1917 года был самым спокойным в смысле проявления деятельности подпольных организаций в России. Революция 1917 года ни в какой мере не явилась результа том наличия революционно организованного подполья.

Итак, в начале 1909 года я почувствовал значительное облегчение в работе. Можно было более спокойно заниматься ее «трафаретной» стороной и приводить в порядок массу запущенных отчетностей по розыскным делам.

В связи с вопросом о провокации я расскажу еще один забавный случай того же периода, т.е. 1909 года. Разные бывают провокации. Бывают злостные, бывают и наивные - как следствие глупости или полного непонимания дела розыска. А так как делами политического розыска в император ской России ведали не одни только талантливые или хотя бы способные лица, а зачастую порядочные младенцы в жандармских мундирах, то происходили случаи невольных или вольных, преднамеренных провокаций, а иногда провокаций, не злостно задуманных.

Надо сказать, что примерно с 1907-1908 годов Департамент полиции, в целях оживления политического розыска и в стремлении поднять его на большую высоту, стал нажимать на так называемых железнодорожных жандармских офицеров. Я уже отмечал, что железнодорожные жандармские офицеры составили в нашей жандармской среде как бы привилегированную группу, поддерживаемую штабом Отдельного корпуса жандармов, в котором все старшие чины набирались, по неписаному правилу, из той же железнодорожной среды. К политическому розыску железнодорожные жандармы относились чуть ли не явно с оттенком пренебрежения. Дескать, это дело грязноватое, а у нас работа чистая! Работы этой, по правде сказать, было не так уж и много, особенно по тихим углам необъятной матушки-Руси, и падала она, эта работа, главным образом на плечи жандармских унтер-офицеров.