Я не скрыл от моего собеседника, что многие из его суждений кажутся мне довольно странными в устах масона, и что я не совсем понимаю, почему он поступил в масонство, когда взгляды его во многом расходятся с задачею «Великого Востока».
— Видите ли, — ответил он, усмехнувшись, — нужно быть прежде всего практиком в жизни. Масонство сейчас во Франции — это страшная сила, это — все, и я преклоняюсь перед ним. Это уже достаточная причина. Прибавьте к этому, что масонство имеет один громадный плюс (un immense attrait[132]
): оно неизменно и верно помогает всем своим членам, выручая их всюду и всегда.Когда мы уже прощались, мой собеседник как будто вспомнил что-то и задумчиво проговорил:
— А ведь я, пожалуй, мог бы указать вам кое-кого, кто в состоянии дать вам даже более того, что вы ожидаете…
Некоторое время он, однако, колебался и не решался договорить свои мысли. Наконец, после долгих уговоров, он назвал мне то лицо, которое являлось, по его мнению, единственным источником нужных мне сведений: это лицо — аббат Ж. Турмантэн (J. Tourmantin), секретарь того самого антима-сонского общества, о котором я имел честь не раз докладывать вашему превосходительству.
— Аббат Турмантэн — это bete noire[133]
масонства, — пояснял мне вполголоса мой собеседник. — Он запасся в учреждениях «Великого Востока» такими ходами и выходами, что ему доступны самые сокровенные тайны наших начальников. Я не могу вам сказать, какими путями он получает эти тайны; во всяком случае, у него под рукой изумительно искусные агенты, а законспирированность всей его организации составляет предмет удивления даже масонов. До сих пор «Великий Восток», все нужные карты которого раскрываются аббатом Турмантэном, не может, несмотря на все старания, подкопаться под гибельную для масонства организацию. Осторожно, исподволь собирает аббат Турмантэн сведения, и в один прекрасный день, как снег на голову, появляется громовое разоблачение какого-нибудь ультрасекретного масонского плана. Мне нередко приходится наблюдать, в качестве безучастного зрителя, как иногда наши главари беснуются, как удесятеряют осторожность, и как все-таки, в конце концов, аббат Турмантэн и его агенты докапываются до самой сути сокровенных замыслов.Весь разговор этот я почти сейчас же записал и позволяю себе привести его дословно, боясь, что от вольной передачи некоторые выражения потеряют свою характерность.
Непосредственно за сим я направился к некоторым писателям, известным своими антимасонскими сочинениями. Все они, точно сговорившись, указали мне на того же аббата Турмантэна и на его Association AntimaQonnique, являющуюся единственным серьезным врагом масонства. Еще будучи в Брюсселе, я слышал про аббата Турмантэна от отца Пирлин-га, который отзывался о нем в самых лучших выражениях. Желая облегчить мне далеко не легкий доступ к секретарю антимасонского общества, Пирлинг снабдил меня рекомендательным письмом к аббату Турмантэну, представляя меня в качестве любознательного исследователя. Убедившись, что помощь в моем деле я могу получить исключительно от аббата Турмантэна, я явился к нему в его бюро, но не застал аббата дома. Тогда, не желая терять времени, я направился к самому председателю Association Antimagonnique — сенатору, вице-адмиралу, графу де Кювервилль, — с намерением просить его содействия в выяснении некоторых интересующих меня вопросов о русском масонстве. Граф де Кювервилль откровенно сознался мне, что, ненавидя масонов и состоя председателем антимасонского общества, у него «нет времени» прочитывать попадающие в его общество документы, и что рычагом и создателем этого общества является секретарь его — все тот же аббат Турмантэн, к которому граф и просил меня обратиться. Было ясно, что сенатор, вице-адмирал, граф де Кювервилль покрывал только своим титулом и званиями общество, а что работником и двигателем Association Antima-Qonnique являлся аббат Турмантэн, к которому меня направляли со всех сторон. После разговора с графом де Кювервилль я направил все мои старания к тому, чтобы увидать аббата Турмантэна, но мне удалось добиться свидания с ним лишь через три дня, так как аббат, доживая последние дни на даче, редко посещал Париж».
Здесь, на самом интересном месте, кончалась первая записка коллежского асессора Бориса Алексеева; продолжение следовало во второй, отправленной на другой день, 23 октября—6 ноября 1910 года.
В докладной записке № 2 коллежский асессор Б. К. Алексеев рассказывал почтительнейше генералу Курлову о переговорах своих с аббатом Турмантэном: