Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы

Большое усилие приложила я к тому, чтобы выяснить вопрос о характере сборищ, по чьей инициативе и для какой цели они организуются, не видна ли в данном случае работа организованных партий и революционных организаций. Что касается последних дней, о которых я могу говорить с уверенностью, то планомерных революционных выступлений на могиле, которые бы свидетельствовали об организации, не было. Агитаторы, по-видимому, нашлись бы, но дело в том, что, в силу общего сокращения паломнического движения, не было аудитории, которую можно было бы распропагандировать. Желая выяснить вопрос, не действовали ли отдельные агитаторы, я десяткам лиц задавала вопросы, не говорило ли на сборищах в отдельные дни одно и то же лицо. В последние дни, как свидетельствуют крестьяне, таких случаев не было. Обыкновенно группы приезжают и в тот же день уезжают, привозя и увозя своих ораторов. Было не много случаев, когда приезжие оставались ночевать в Ясной Поляне. По несколько раз на могиле Толстого говорил, по характеристике крестьян, какой-то «черный, лохматый, в штатском платье». Говорил, очевидно, только революционные речи, так как крестьяне говорят об этом с большой опаской. В первые дни после похорон были и другие революционные {28} выступления. Точный смысл речей путем самого тщательного опроса крестьян (понятно, в самой осторожной и окольной форме) выяснить не удалось, но, по-видимому, речь шла о несправедливом владении помещиками землей, о притеснениях народа правителями, о смертных казнях и так далее. Во всяком случае признаки агитаторской работы в первые дни после похорон, когда на могиле собирались большие толпы, безусловно имеются. От какой партии эта работа исходила, - теперь выяснить трудно. По некоторым признакам сужу (по агитации против частной земельной собственности и восхвалению общинного пользования землей), что агитаторы были с.-р. Оговариваюсь, однако, что относительно того, что происходило на могиле в первые после похорон дни, у меня нет никаких точных сведений, так как приходилось, несмотря на все усилия, питаться одними сбивчивыми слухами.

То же, что я видела лично, и о чем было свежо впечатление опрашиваемых, дает следующую картину сборищ в последние дни. Картина изо дня в день повторяется почти без всяких изменений. Группа паломников опускается на колени, поет несколько раз «вечную память», затем кто-нибудь из паломников говорит небольшую речь (сплошь и рядом о необходимости борьбы со смертной казнью), или же читается какое-нибудь небольшое произведение самого Толстого. Затем, как почти неизменное правило, группа снимается. Смешно было смотреть, как волновались наблюдавшиеся мною студенты Киевского университета при процедуре снимания: «увековеченная» их группа должна была появиться в иллюстрациях одной из киевских газет, и, полные страстного желания эффектно себя «увековечить», - они больше всего боялись, что снимок мог не удаться. Вообще, как я уже писала, это небольшое сборище носило самый фарсовый характер. А между тем эта группа студентов была все партийные люди, все это были не «коллеги», а «товарищи», и, как обнаружилось в беседах, меньшевистского толка. Более смешного, чем серьезного, было, как можно судить по ироническим репликам, срывающимся у яснополянских крестьян, и на сборищах в предшествующие дни. {29}

Паломническое движение на могилу Толстого не только сокращается численно, но и принимает самый обывательский характер. С нескрываемым раздражением д-р Маковецкий и Чертков указывают, что среди приезжих гораздо более любопытных, ищущих развлечения в поездке, чем серьезных последователей движения.

Усиления паломнического движения, по словам Черткова, теперь ожидать не приходится. Разве в большем числе прибудут к 40-му дню. Но на весну, в смысле развития движения, Чертков возлагает большие надежды.

Все приведенные сведения основаны на непосредственных наблюдениях и тщательном опросе массы лиц.