Охвен. Аунуксиста

Рагнира выволокли наружу, Слая утащили за руки — ноги, дверь снова закрыли. Только Охвен продолжал стоять, не выпуская из рук спасительного полена. Он постоял еще немного, подождал, но, видно, не до него было сейчас. Он не сомневался, что всю вину повесят на него, придется расплачиваться. Какую цену с него возьмут? Если жизнь или членовредительство, то он категорически возражает. Охвен подошел к двери и попробовал ее на плечо. К сожалению, запереть его не забыли.

Весна была еще слишком ранняя, чтобы можно было надеяться на успех выживания в лесу. Но, если выбора нет, то можно и рискнуть — авось как-нибудь повезет. Однако, до утра отсюда не выбраться, а утром может быть слишком поздно. Охвен вдруг заметил, что дага, воткнутая в топчан, так и осталась на месте. Можно утром попытаться пробиться с боем, но, положа руку на сердце, шансов никаких.

Охвен растопил костер, действуя неосознанно, все время думая, как же поступить. Он хорошо помнил слова Онфима, послушника Андрусовской пустоши: «Нет безвыходных положений — есть неприятные решения». Но бросаться утром с дагой на вошедших людей очень не хотелось, просто сердце не лежало. Так он и лег спать, не притрагиваясь к короткому мечу, все еще торчавшему в топчане. Хорошо, хоть мха и лапника было вполне достаточно, чтобы не застудить на земле спину.

Но утром, к удивлению, все самые худшие опасения не сбылись. В сарай ворвались три вооруженных викинга, посмотрели по сторонам, выдернули дагу и, увидев синее ухо у порога, рассмеялись. Ночью Охвен поленом, которого не выпускал из рук еще очень долго, отпихнул чужое ухо как можно дальше от себя, то есть, практически под самую дверь. Эта часть Слая была ему крайне неприятна, вызывая брезгливость чуть ли не до тошноты. Он старался не смотреть в то место, где это ухо лежало, но глаза сами собой возвращали взгляд, словно чужой слуховой аппарат притягивал.

Охвена вывели наружу и, похлопав по плечу, отправили убирать выпавший за ночь мокрый снег. Рагнир в тот день так и не появился. Зато прошел мимо с замотанной головой Слай. Его взгляд, до сих пор совершенно равнодушный, выражал неприкрытую ненависть. Впрочем, было бы странно, если бы после всего произошедшего они стали друзьями.

По обрывкам чужих разговоров Охвен сделал вывод, что Рагниру крепко попало за то, что он, напившись браги, пошел на убийство. А напился молодой викинг первый раз, да и то, только потому, что какая-то девица дала ему от ворот поворот. Охвен сразу зауважал эту неведомую красавицу.

Прошло несколько дней и Рагнир со Слаем появились опять. Теперь они оба горели желанием нанести побольше вреда упорному карелу. Хоть Охвен от работы не уклонялся и выполнял ее старательно, чтобы ему ни приказывали, но на слово «раб» он никак не реагировал. Словно бы это обращались не к нему. Внутри все переворачивалось, когда кто-то звал его так. Многие плюнули и именовали его просто: «Эй!» Лишь только Рагнир никак не мог успокоиться.

5

Снег растаял быстро. Солнцу помогало близкое море. Насыщенный соленым ароматом волн воздух превращал стойкие сугробы в лужи грязной воды. Рагнир — старший готовился к первому походу, как вождь своего дракара. Каждый день он ходил любоваться на этого красавца, покачивающегося на волнах в бухте. Лишь несколько дней назад лодью пригнали от мастеров Орхуса. К нему уже начали подтягиваться группами и поодиночке угрюмые бородачи, жаждущие выхода в море. Порастратившись, они были готовы идти хоть на край света, лишь бы была обещана награда. Рагнир — старший беседовал с каждым, некоторых он знал по своим былым походам. Так что команда собралась быстро и, в ожидании отхода, пила брагу на хуторе. Своего сына Рагнир в этот раз брать с собой в море не стал. Не хотелось ему рисковать наследником: характер нового дракара был еще не известен, нужен был не один день, чтобы понять, принять, или обуздать норов будущего хозяина морей. Не исключался шанс, что новый дракар будет не одобрен морскими богами и в скором времени ляжет на дно: всякое в жизни бывает.

Рагнир — младший, настроенный решительно, короткому объяснению отца не внял. Причину отказа в походе он видел совсем в другом. Проклятый ливвик упорно цепляется за прошлое и изображает из себя свободного человека. Странным образом не калечится, не молит о пощаде, хоть и выглядит теперь, как настоящий нищий. Его живописная рванина, отдаленно напоминающая одежду, хоть и дырява, но чиста. Побои и каторжный труд сносит молча, словно это просто часть его жизни. И самое главное — он не боится.

После ухода отца Рагнир решил убить ливвика, отказавшись от детских забав с деревянным оружием. Он выйдет со своим мечом, разрешив и противнику пользоваться настоящим оружием. Интересно, что он предпочтет? Впрочем, без разницы: прошедший все испытания молодой викинг сможет одолеть своего врага, который почти год просидел в сарае.