Оккультисты Лубянки

Лев Разгон в книге воспоминаний «Плен в своем отечестве» рисует довольно привлекательный образ руководителя загадочного спецотдела «при ОГПУ» Глеба Ивановича Бокия. Старый большевик, член петроградского ВРК в период подготовки Октябрьского восстания, а после победы революции — председатель ПЧК, он имел много «странностей». К примеру, «никогда никому не пожимал руки, отказывался от всех привилегий своего положения: дачи, курортов и проч. <…> Жил с женой и старшей дочерью в крошечной трехкомнатной квартире, родные и знакомые даже не могли подумать о том, чтобы воспользоваться для своих надобностей его казенной машиной. Зимой и летом ходил в плаще и мятой фуражке, и даже в дождь и снег на его открытом «паккарде» никогда не натягивал верх».[297] По словам Разгона, близко знавшего Бокия, Г.И. «принадлежал к совершенно иной генерации чекистов, нежели Ягода, Паукер, Молчанов, Гай и др. <…> Это был человек, происходивший из старинной интеллигентной семьи, хорошего воспитания, большой любитель и знаток музыки».[298] В ранней молодости учился в петербургском Горном институте — некоторых своих старых институтских товарищей Глеб Иванович затем приведет с собой на работу в спецотдел; неоднократно участвовал, по сведениям Т.А. Соболевой, в научных экспедициях (вероятно, геологических).[299] И вместе с тем именно Бокий «руководил» красным террором в Петрограде, именно его подпись стоит под списками заложников ПЧК, именно по его инициативе были созданы первые концлагеря в советской России. Правда, известно и о том, что Бокий выступил против применения самосуда в отношении контрреволюционеров в сентябре 1918-го, чем навлек на себя гнев главы Петросовета Г.Е. Зиновьева, который в результате «вышиб» его из Петрограда.[300]

После ареста в 37-м Бокий поведал следователю о своих давних «политических расхождениях» с партией, возникших под влиянием таких событий, как подписание большевиками Брестского мира, Кронштадтский мятеж, введение нэпа и завещание Ленина, что в конечном счете привело его к «внутреннему разладу» и увлечению мистикой. Признался он и в том, что еще в 1909 г. вступил в масонскую ложу (орден розенкрейцеров), членами которой якобы являлись академик С.Ф. Ольденбург и «английский шпион» Рерих.[301] И хотя мы хорошо знаем цену подобных признаний, все же в показаниях Бокия наряду с явным самооговором можно найти и немало достоверных сведений, тем более что аналогичные «расхождения с партий» имелись и у многих других представителей большевистской «старой гвардии». Вполне можно допустить, что в юности Бокий увлекался оккультизмом — «занимался познанием абсолютной истины», говоря его собственными словами, что объясняет столь неожиданно вспыхнувший в нем интерес к теории о «существовании абсолютных научных знаний». (Имеются сведения о дружбе Бокия в этот период с П.В. Мокиевским — доктором медицины, философом и одновременно искусным «гипнотизером-телепатом».[302] Этот Мокиевский, между прочим, находился в дружеских отношениях с уже упоминавшимся нами — в связи с С.А. Кривцовым — социологом М.М. Ковалевским.) Фантастичные идеи Барченко, по-видимому, действительно произвели большое впечатление на интеллигентного и аскетичного начальника спецотдела. Хотя, с другой стороны, Глеба Ивановича едва ли можно считать «скрытым масоном». По утверждению Э.М. Кондиайн, «Г.И. Бокий был глубоко заинтересован работами А.В. Он был его другом и опорой».

В мае 1921 г. Бокий создал криптографическую службу при ВЧК — так называемый Спецотдел (СО).[303] Главной ее задачей являлась охрана государственной тайны. (Разгон сравнивает СО с Агентством национальной безопасности США). Как явствует из показаний Бокия, Спецотдел имел собственный источник дохода от продажи различным учреждениям сейфов («несгораемых шкафов») — средства, которыми лично распоряжался Бокий. Возможно, что из этого «фонда» финансировались командировки Барченко и его научная работа, о которой более подробно мы будем говорить в следующей главе. Здесь, однако, важно отметить, что тайноохранительной функцией далеко не исчерпывалась деятельность СО. Бокий стремился привлечь к сотрудничеству различных экспертов и ученых в областях, представлявших наибольший интерес для ОГПУ. Так, в мае 1925 г. Глеб Иванович принял на работу в свое учреждение К.К. Владимирова,[304] вероятно, в качестве графолога, поскольку один из подотделов СО (7-й) занимался экспертизой почерков.

3. НОВЫЕ ПОИСКИ

Расставшись с Главнаукой, Барченко, как уже говорилось, перешел в ВСНХ, где был зачислен консультантом научно-технического отдела. В письме Г.Ц. Цыбикову он объяснил свой уход тем, что ему было отказано в научной командировке в Монголию и Тибет. При этом он отмечал, что в ВСНХ ему «гарантировали самостоятельность исследований».