Тут наша компания слегка поредела: X. и ещё один джентльмен пошли прогуляться. Никто из участников пикника, оставшихся на месте, не ожидал новых феноменов, когда мадам Блаватская внезапно встала, подошла к корзинам, стоявшим в десяти или двадцати ярдах от нас, извлекла оттуда бутылку (полагаю, это была одна из пустых бутылок, которые принёс назад кули) и вернулась к нам, пряча её между складками платья. Когда мадам, смеясь, продемонстрировала нам бутыль, оказалось, что та полна воды. Совсем как фокус иллюзиониста, скажете вы? Да, совсем — если не считать условий, в которых всё происходило. Чтобы фокус получился, иллюзионист должен заранее знать, что ему предстоит делать. В нашем же случае предсказать нехватку воды было столь же невозможно, как и предвидеть, что нам неожиданно понадобятся дополнительные чашка и блюдце. Тот факт, что на пивоваренном заводе не оказалось никого из европейцев, а также то, что кули, посланный за водою, проявил тупость, необычную даже для кули, и вернулся ни с чем только потому, что не нашёл ни одного европейца, которому мог бы передать мою записку, — оба эти обстоятельства были чистой случайностью. Между тем без них у нас не возникло бы необходимости добывать воду оккультным способом. Кроме того, оба эти момента стали возможны лишь в результате другой, основополагающей и крайне маловероятной случайности, заключавшейся в том, что слуги отпустили нас на пикник, не снабдив необходимыми припасами. У меня не укладывается в голове, что кто-нибудь из присутствовавших на пикнике мог предположить, будто какая-то бутылка с водой осталась незамеченной на дне корзины; ведь слуг уже выбранили за то, что они не взяли достаточно воды; перед этим они полностью опустошили все корзины, потому что мы не могли смириться со своим положением, пока не убедились, что воды действительно больше нет. Более того: попробовав воду, «сотворённую» мадам Блаватской, я убедился, что она не походит по вкусу на ту, которая выходила из наших собственных фильтров. У неё был какой-то земляной привкус, не свойственный воде, которую подают в современную Симлу; но вода мадам Блаватской столь же сильно, хотя и по-иному, отличалась от отвратительной грязной воды из единственной реки, которая протекает в том лесу.
Как же появилась эта загадочная вода? В подобных случаях ответ на такой вопрос представляет собою великую тайну, которую я способен раскрыть лишь в самых общих чертах; однако невозможность понять, как адепты манипулируют материей, — это одно, а невозможность отрицать, что они действительно манипулируют ею при помощи метода, который Запад по своему невежеству именует сверхъестественным, — это совсем другое. Это реальный факт, независимо от того, можем мы его объяснить или нет. Грубое народное присловье, гласящее, что «коровью ляжку не оспоришь», несёт в себе здравую мысль, которую наши осторожные скептики слишком часто упускают из виду, рассматривая вопросы вроде тех, которыми я сейчас занимаюсь. Нельзя опровергнуть существование факта, просто утверждая, что, по вашему мнению, он должен был бы быть иным, а не таким, каким он является на деле. Ещё сложнее будет отмахнуться от множества фактов, приведённых мною здесь, выдвигая с этой целью ряд нелепых и противоречивых гипотез. Наши непреклонные оппоненты частенько не замечают, что скептицизм, который до определённого момента свидетельствует об остроте ума, становится признаком интеллектуальной ущербности, если цепляться за него перед лицом надёжных и несомненных доказательств.
Я помню, как вскоре после изобретения фонографа чиновник по делам науки, состоявший на службе британского правительства в Индии, прислал мне статью, написанную по поводу первых сообщений об этом аппарате. Там он доказывал, что эта новость — не что иное, как мошенничество, поскольку описанное устройство невозможно с научной точки зрения. Рассчитав частоту вибраций, необходимую для воспроизведения звуков, этот господин весьма убедительно доказал, что результат, которого добились изобретатели фонографа, принципиально недостижим. Но когда фонографы в должное время завезли в Индию, этот учёный оставил свои прежние заявления, что подобное невозможно и что в каждом фонографе сидит по человеку, хотя снаружи этого незаметно. Последнее — это позиция самодовольных личностей, которые решают проблему, связанную с происхождением оккультных и духовных феноменов, просто отрицая существование оных, хотя о них на собственном опыте свидетельствуют тысячи людей и целые полки книг, которых твердолобые скептики не читают.