Оккульттрегер

Саша не делал попыток примирения все эти дни, Прасковья собиралась отбрить Наташу с ее низким покровительственным голосом, ее циничным умом, потому что всегда начинала чувствовать себя в таких диалогах Эллочкой Людоедкой, тогда как Наташа была кем-то вроде Фимы Собак. Но только Прасковья открыла рот, как в дверь позвонили.

Это был не прежний хриплый звонок, похожий на покряхтывание старого будильника, почти погибшего от ежеутренних хлопков по темечку. Это был самый бесячий из всех дверных звонков, если не считать соловьиной трели: он делал глубокое внезапное «динь», отчего сердце будто проваливалось в этот звук, а затем издавал ожидаемое, но неприятное «дон», на котором сердце будто толкали снизу.

– Надеюсь, ты не настолько проницательная, – сказала Прасковья.

– Погоди, погоди, не клади трубку. Если это он, то просто скажи «да», а там делай что хочешь. Интересно, угадала, нет?

– Да, – пришлось признаться Прасковье, поскольку за дверью на самом деле стоял запыхавшийся Саша. – Но на этом все, я же в твои отношения с Артуром не лезу.

– Ладно, ладно, – примирительно проворчала Наташа и отстала.

При виде Прасковьи Саша издал горловой звук, в котором было и смущение, и растерянность; кажется, и внешность новой хозяйки квартиры его смутила. Прасковья решила играть до конца. Сунула телефон в карман спортивных штанов, которые, судя по всему, были ей вместо пижамных, потому что никаких других рядом с диваном она не нашла. Ковыряя языком одну из пломб, нервная не столько из-за гостя, а силою никотинового голода, она вопросительно дернула головой.

– А… Где другая девушка? – спросил Саша, не зная, куда деть букет из разнообразных цветов, такой здоровенный, будто Саша не ссору пытался разрешить, а отмазывался от пятнадцати лет строгого режима.

– По-о-онятия не имею, – безразлично протянула Прасковья. – Я въехала, тут уже никого не было. А чё?

– Да нет, ничего… – сник Саша.

– Ну лан тогда, – сказала Прасковья и захлопнула дверь, затем прижалась к ней лопатками и выдохнула как можно осторожнее – в горле, порождая звук, похожий на скуление собаки, дрожал плач.

Бесшумно подошедший гомункул с непривычным чужим лицом смотрел из-под косой темной челки раскосыми черными глазами. «Пусть он спящего вызовет, ты номер знаешь», – мысленно попросила Прасковья, а сама уже решительно шагала в глубину квартиры, чтобы ее телефонный разговор не был слышен с лестничной площадки. Набрала одного из таксистов:

– Павел ведь? Слушай, пожалуйста, очень надо. Сейчас тебя молодой человек вызовет. Присни ему, что мы с ним по-доброму расстались, что он меня позавчера на вокзал ночью проводил.

– Да хоть в страну Оз, – ответил щедрый Павел хриплым сонным голосом. – Хоть в Нарнию. О, он уже звонит. Пока!

Чтобы не расстроиться и не раскиснуть окончательно, Прасковья не стала выглядывать в окно, а походила по квартире, заглянула в холодильник, где только и было что початая банка томатной пасты, полкастрюли супа и полная морозилка льда.

Прасковья повздыхала, набрала Наташу, горько покаялась, что воспользовалась служебным положением.

– Еще один уголек под котел! А если что, никто и не вспомнит! – утешила Наташа. – Если будут претензии, скажи, что таксисту это все приснилось! А в целом как оно? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?

– Не умничай, – усмехнулась Прасковья. – Посмотрим, в кого ты сама отлиняешь. Но тело капец во всех смыслах. Уже бросаю курить. И пить. Но все лучше, чем с хмурого соскакивать.

Покой не приходил, да и не мог прийти, Прасковья посидела за кухонным столом и поймала себя на новом машинальном движении – задумавшись, она принялась постукивать ногтями по зубам. Дико хотелось закурить, а еще лучше – выпить химозного яблочного сидра и закурить, или закурить и не сидром запить, а каким-нибудь другим алкогольным коктейлем, послаще и покрепче. Будто в ответ на эти мысли снова всплыла Надя.

– Может, развеять тебя каким-нибудь образом? Как насчет того, чтобы через несколько часов небольшой бухенвальдик организовать?

– Что-что организовать? – осторожно осведомилась Прасковья, хотя, конечно, поняла.

– Ну выпивку, ну, я думала, тебе шутка зайдет…

– Надя, завязывала бы ты с каламбурами, – посоветовала Прасковья и пошла злобно прибираться в обновленном убежище.

Глава 13

Линька Прасковьи была в феврале, Наташина же выпадала на первую половину марта, на шестое число, тоже поближе к празднику. В отличие от Прасковьи, Наташа пыталась собрать своих и отпраздновать появление нового тела и нового гомункула, обычно заказывала столик на восьмое. Однако в этом году все рестораны и кафе оказались забиты загодя, и связи среди бесов не помогли, народ будто спешил собраться толпами, словно восьмимартовская тусовка по ресторанам происходила последний раз в человеческой истории.