Оккульттрегер

Звонили в «Пятидесяточку» не часто, можно даже сказать, очень редко. В праздники почему-то реже, чем в будни. По ночам чаще хотели куда-нибудь доехать, но ни разу за три десятка лет не доверили поездку до вокзала в Екатеринбурге и аэропорта «Кольцово». У Прасковьи была уйма времени на то, чтобы потреблять различный современный контент, вырабатывая терпимость к нему, готовя себя к следующей мути, чтобы переосмыслить из нее что-нибудь забавное. Довольно продолжительное время она пыталась представить, что будет, если прислонить супергероику к российским реалиям, поскольку подросло поколение, воспитанное на популярных цветных героях, еще несколько поколений подрастало следом, и для них истории про сверхлюдей были почти как сказка «Колобок». Прасковья задумывалась, ругала себя: скорее всего, двигаться в направлении всех этих так называемых вселенных Марвела, ДиСи и других было пустой затеей, вселенные медленно, но верно пожирали себя сами, расширялись, перезапускались, кроссоверились и спиноффились, чтобы сохранить актуальность, но именно поэтому с этих вселенных облетала штукатурка, косметические усилия, произведенные на лицах вселенных, лезли в глаза, как ботокс. Казалось бы, забудь, думай о чем-нибудь другом, но верно пойманная, однако неверно трактуемая идея, что у людей могут быть необычные способности, очень привлекала Прасковью, тем более это было правдой. Каждый человек обладал несколькими необычными способностями, только подчас не подозревал об этом или воспринимал их как должное. Умение проживать на ту зарплату, которую платили, на ту пенсию, которую давало государство, не замечать, что смерть всегда рядом, – уж что могло быть незаменимей, чем такие способности, а меж тем окружающие граждане считали, что обладать такими способностями – это что-то естественное, что это и не способность вовсе, вот паутину бы из рук пускать – это да!

Прасковья и на себя примеряла роль супергероини: была же она бессмертна, в конце концов; боролась со злом, которое херувимы отчасти считали благом, могла наслать сглаз и порчу; еще кое-что делала с ней реальность такое, что выделяло ее из остальных людей, а именно – линька. Четырнадцатого февраля, четырнадцатого июня, четырнадцатого октября Прасковья линяла, то есть просыпалась в другом теле. Гомункул тоже менялся, в случайном порядке становился то мальчиком, то девочкой. Но, будто этого было мало, менялась и обстановка в квартире, где Прасковья жила, гардероб, посуда, обои – всё, кроме содержимого большой картонной коробки от цветного телевизора, стоявшей в комнате гомункула. Вот туда можно было предварительно убирать вещи, которые хотелось сохранить на будущее: всякие там кофточки посимпатичнее, ювелирку, духи, запасные зарядки для телефона, потому что с линькой приходили только потасканные, с почти перетертыми шнурами, и хотя цена вопроса была в паре сотен рублей, но это идти покупать прямо сразу, потому что мало ли. Еще бесило, когда в ванной не обнаруживалось зубной щетки, хотя, если она и стояла в стакане, как положено, Прасковья ее все равно выбрасывала. Расческа со своими, но все же как бы чужими волосами вызывала содрогание. Нижнее белье Прасковья и рада была купить заранее и сложить в коробку от телевизора, но не могла угадать с размером.

Порой Прасковья думала, что различия бесов, херувимов и оккульттрегеров вовсе не идеологические, не в принадлежности к условному добру или злу, а в линьке. Херувимы не линяли совсем, оккульттрегеры три раза в год в обязательном порядке и случайным образом, а бесы по желанию.

И линька была тем тупиком, в который заходили все ее отношения с людьми, а не долгая молодость. Знакомясь с кем-то, Прасковья уже прикидывала, как пройдет расставание. Проще всего было с женатыми – они отваливались сами, иногда и четырех месяцев не проходило. С теми, кто заявлял о серьезных намерениях, тоже все было довольно просто, они сразу начинали прикидывать, каково это будет – все время жить вместе, растить чужого ребенка, – быстро начинали тосковать, искали недостатки в Прасковье, находили и отчаливали.

Саша оказался из тех, кому Прасковья была вроде бы и нужна – если бы она попросилась замуж, он бы согласился и глазом не моргнул, но и на просьбу сделать перерыв в отношениях тоже согласился бы совсем без проблем. Расставание как таковое не составляло трудности, а вот отвязаться от Саши было нелегко. Он мог эпизодически вспоминать о Прасковье, пытаться найти ее новый адрес, мог обеспокоиться, что она и ее ребенок бесследно пропали, а ее телефон не отвечает. Поэтому Прасковья загодя начала готовить почву для своего исчезновения, стала намекать, что жизнь в городе тяжела и тосклива, что у нее есть тетка, которая живет в Подмосковье, которая давно зовет, потому что устала жить одна, что есть там и работа, где зарплата получше.