Чуть после бытовой техники появился компьютер, заранее потасканный, чем-то похожий на алкогольного херувима. Прасковья вбивала в него детали заказа и кто из восьми таксистов его принял. До этого Прасковья просто записывала адрес в тетрадь, звонила на сотовый кому-нибудь из таксистов. А на самой заре «Пятидесяточки» были рации, но исчезли, как показалось Прасковье, очень стремительно.
Конечно, хозяин «Пятидесяточки» мог просто разместить по городу баннеры с восемью номерами телефонов, да и все, диспетчер не особо и нужен был. Прасковья понимала, что служит ненужным промежуточным звеном между клиентами и исполнителями заказов, но это не было для нее в новинку. И в советское время она подшивала бумажки в нескольких конторах, где работала только она и один и тот же начальник-бес: какие-то отделы отчета, архивы подписных изданий, что-то такое между идеологией и ненужной бюрократией, но при этом не идеология (в этом плане было строго), да и бюрократия так себе – не было никаких проверок, никто срочно не требовал данные из папки за такой-то период, за такое-то число. Каждый год, почему-то по весне, Прасковья, ее начальник и сторож-херувим жгли во дворе костер из журналов, газет, папок, бумаг с машинописным текстом (бумага была не чета нынешней плотной, белой, куда там! точки и запятые, нули и буква «о» порой пробивали ту бумагу насквозь). Все это прогорало очень плохо: еще полгода валялись по окрестностям обгорелые клочки, унесенные ветром, во время дождя сажа растекалась от слипшейся кучи по всему двору. Затем приезжал трактор, сгребал все оставшееся добро ковшом, долго пятился, выбираясь наружу. Случалось, что до костра и не доходило: появлялись пионеры, которые собирали макулатуру. Они подчистую утаскивали все бумажное, что им давали, и делали это с азартом, которому сравнение нашлось гораздо позже, когда Прасковья увидела в интернете, как ведут себя люди во время распродажи в черную пятницу (в СССР происходили регулярные столпотворения за выброшенным на прилавки товаром, но там было больше беспокойства, злости, тоски, нежели азарта). За первой партией пионеров неизбежно появлялась вторая и третья. Зная это, бес-начальник и Прасковья не отдавали всего бумажного хлама тем пионерам, которые пришли первые, а, как только видели детей в красных галстуках, мысленно делили свои бумажные запасы на три части, стараясь, чтобы было поровну, и отдавали треть. Бывало так, что приходила и четвертая партия пионеров, но тут уж начальник и Прасковья принуждены были отпускать их ни с чем. Но никогда не случалось, чтобы прибежала одна компания пионеров, а за ней никого больше.
При том что учреждения, в которых работала Прасковья в советское время, вроде бы ничего не производили, следовательно, никаких успехов у них не было, на их стенах висело некоторое количество вымпелов за победу в соцсоревновании. Начальник тех древних контор естественным образом переквалифицировался в хозяина таксопарка, но вымпелы оставил, украсил ими диспетчерскую, будто в напоминание Прасковье об их долгой совместной так называемой работе, о ежедневных встречах под крышей скрипучих темных помещений, заставленных стеллажами. За почти тридцать лет работы в такси Прасковья не увидела его ни разу и даже имя забыла. Для нее он был теперь только это небольшое помещение с огромным незашторенным окном, батареями парового отопления, широким подоконником, где стояли пыльные дикие герани и алоэ, настолько одичавшие и мощные, что выглядели мускулистыми.
Если утром и днем Прасковья глядела в окно диспетчерской с таким чувством, будто смотрит внутрь некой диорамы, то ночью ощущала себя рыбкой в аквариуме, но дискомфорта у нее это не вызывало – наоборот, было нечто уютное в этом дежурстве под неоновыми лампами нежилого света, среди стен, сверху покрытых известью, а снизу – синей масляной краской. Ей даже приятно было думать, что кто-то, проезжая или проходя мимо, смотрит на светящееся в облицованной кирпичом стене окно, видит только лампы на потолке, пытается представить работающих в комнате людей, а Прасковья остается за играми этого воображения, занимается тут обычными делами: сидит за телефоном, пьет чай, ест, дремлет, смотрит телевизор, моментами чувствует себя так, что лучше и не нужно.