Оккульттрегер

Дело в том, что Наташа обнаружила, что один из уроженцев города переехал на юга, обзавелся семьей и при помощи своих детей наклепал детского контента для ютьюба с пятнадцатью миллионами подписчиков и просмотрами под несколько десятков миллионов. Озолотившись, он перевез семейство в Италию и продолжил сходить с ума в интернете уже оттуда.

– Так это не он уголек, а кто-то из его детей, а они к городу никакого отношения не имеют, – возражала Прасковья, полистав ролики, которые показала ей Наташа.

Целиком смотреть это было просто невозможно, это было что-то необъяснимо тупое, яркое, какое-то абсолютно стерильное и в плане изображения, и в плане смысла; было проще, чем сказка «Колобок», чем игра «с горки, на горку, в ямку – бух!».

– Все равно надо попробовать, – убежденно говорила Наташа, – вдруг все-таки он. Его же идея.

Когда этот спор, всегда проходивший одинаково, уже едва ли не дословно отрепетированный, заходил в тупик, обе они обращались к гомункулу, а он отвечал уклончиво: «Издалека не разобрать». Словно сам был не прочь отдохнуть за границей от Нади, шумной ее мамы, скучной Прасковьи, у которой от недосыпа быстро образовались нездоровая бледность и круги под глазами, а еще она «Игру престолов» досмотрела, как ее ни отговаривали, причем после этого поскучнела еще больше, решила глянуть «Теорию Большого взрыва», которая тоже, кстати, подошла к концу.

– Ну, мать, удачи, – с сарказмом сказала Наташа, – может, там не все так плохо, как мне показалось, но что-то совсем не смешно, когда с экрана шутки, а в реале крики, будто кого-то режут.

– Тебя обломали с «Игрой престолов», – не удержалась от каламбура Надя. – Зато ты поиграла с престолом!

Вообще, концентрация каламбуров на квадратный метр в те дни просто зашкаливала. Прасковья даже перестала просить Надю приготовить смесь, сама крутилась возле плиты с младенцем в кенгурятнике, потому что Надежда, каждый раз притаскивая бутылочку и крутя ею перед лицом матери, говорила, изображая кого-то, кого Прасковья не знала:

– Растишка-а-а! Я тебе покушать принес! – хотя кормили маму Нади никаким не «Растишкой».

И Наташа подсмеивалась над этой шуткой, и даже гомункул хохотнул однажды.

Прасковья так закрутилась, что, когда девчонки наконец хором засобирались восвояси, она им, вышедшим уже на лестничную площадку, почти крикнула:

– А называть-то ее как? Как ее там звали, я забыла совсем!

– Да забей, – щедро сказала Надя. – Назови Дэвидом! «Can I come with you?»

– Хорош придуряться! – разозлилась Прасковья.

А Надя и Наташа за все эти месяцы не придумали ничего лучше, чем называть Надину маму не иначе как через всякие местоимения, даже прежним именем не называли, настолько на них давили воспоминания о прошлом воплощении младенца. Прасковья же, не отягощенная такой памятью, качая девочку, в приступе непонятной нежности (потому что, когда мама Нади молчала, спала или ела, была довольно милой) сказала: «Ах ты, Тютюка». Это абсолютно тупое бессмысленное слово, как только было произнесено, сразу приросло к младенцу, только Наташа прибавила к нему еще и своебразное отчество: Тютюка Тютюковна.

– Как назвала, так и зови! – предложила уходившая Надя. – Или мужским каким-нибудь! Самое оно под ее характер. Егором, наверно, не стоит. Иваном зови.

Они заскакали по лестнице, Надя, явно изображая Ланового в «Офицерах», крикнула откуда-то снизу:

– Иваном! Слышите? Ванькой!

– Постыдилась бы, старая ты калоша! – крикнула ей вслед Прасковья, но ничего не услышала больше, кроме жизнерадостного смеха.

И началось у Прасковьи совсем новое для нее житье-бытье.

Каждое утро Прасковья убиралась в квартире, надеясь, что в этой уборке есть смысл. Порой она даже специально проливала что-нибудь на стол, чтобы вытереть тряпкой, поскольку все остальное время уборка казалось ей этакой игрой, чтобы не свихнуться в одиночестве. Она хотела на работу, согласна была даже ездить туда на такси, но Олег сказал по телефону, что теперь Прасковья все равно что в декрете, раза два заехал, дивясь переменам с Надиной мамой. «Не дай бог такое, – сказал он, – лучше смерть». Прасковья выходила в магазин, хотя Надя регулярно доставляла продукты, но было что-то бодрящее в таскании коляски и ребенка с четвертого этажа. Мусор специально выносила, хотя это и не требовалось: упаковка, картофельные очистки и все прочее просто исчезало ночью из мусорного ведра, как и не было.

«Ты с жиру бесишься, Парашенька, – порой упрекала она себя мысленно, – ты по сторонам оглянись, что творится у людей, которые от зарплаты до зарплаты, которые во многом себе отказывают. Новости региональные посмотри, страдалица хренова. Что тебе на самом деле неудобно? Заметят, что пальца на руке не хватает? Так надела перчатки, да и все».