Окна

Но все-таки — я жил и работал в Уэлене! И потому направлялся теперь в самый дальний конец Чукотского полуострова, — в «свой угол». Причем я действительно настолько был переполнен впечатлениями — от Иультина с его Горою, — а еще прежде — от острова Врангеля с его заповедником, что, пока возвращался из залива Креста в Анадырь, ловил себя на мелькавшей вдруг странной мысли: остановиться на этом и в Уэлен не ездить. Мысль эта во мне все более укреплялась, укреплялась, но вот что совсем удивительно: едва приземлившись в Анадыре, я о ней как-то сразу начисто забыл, ринулся тут же справляться о самолете на Лаврентия и вспомнил свои сомнения, когда автобус уже вез меня на посадку. «Ладно, — пообещал я себе, — только гляну, только постою на уэленском берегу, и — назад. И чтобы никаких больше «проблем»!» С самолетами мне по-прежнему пока везло. Пассажирский на  Лаврентия уже ушел, но у диспетчера отдела перевозок я выведал, что готовится спецрейс по заказу Чукотторга, и договорился, чтобы меня взяли. Диспетчер связался с пилотской и, окинув меня оценивающим взглядом, спросил командира: «Еще килограмм восемьдесят прихватите?» Рейс был грузовой… Вдоль бортов ИЛ-14, надежного, незаменимого на Севере работяги, — стояли штабели ящиков с помидорами, в переднем углу оставалось два сиденья — как раз женщине, сопровождающей груз, и мне. Летели напрямик, без посадки в Провидения, долго. Самолет иногда потряхивало, пошатывались и поскрипывали ящики, женщина привычно дремала. Струились опять горные цепи с узором снежников: круги, овалы, — вертикальные и горизонтальные штрихи, кривые… — узором, всегда вызывающим чувство, будто горы пытаются, все-таки, надеются что-то вам растолковать этим, немым, и загадочным, как пиктограмма, языком. Открывались равнины, испещренные таким, количеством озер, что казалось — это не озера в тундре, но отдельные зеленовато-коричневые островки суши плавают посреди единого пространства темной, воды. Остались позади тесные величественные фиорды залива Креста, бухты Провидения, пошли характерные для этих мест широкие, открытые заливы, и пологими берегами, плавно и постепенно возвышающимися вокруг сопками. За несколько минут перелетели Мечигменскую лагуну, которую мне однажды, в сильнейший шторм, довелось переплывать на вельботе — в течение восьми часов. Прошли над селом Лорино, напротив, него в море виднелись две «коробки». Стоял август — пора генгрузов… Отсюда начались вовсе знакомые сопки, я заволновался и, не отрываясь от иллюминатора, снова удивился, на этот раз тому, как мог еще раздумывать и колебаться — лететь или не лететь…