Окна в облаках

Люди оказались забавными, веселыми и заводными. Довольно много пили, но пьяных не было. Слушали музыку, говорили о ней и о кино. Танцевали. На какое-то время Маша даже выпустила из виду Александра. Она с кем-то танцевала, с кем-то соглашалась выпить еще по бокалу, с кем-то выходила на террасу любоваться звездным небом. В ней самой было так много впечатлений, столько новой информации и совсем не характерной для нее эйфории среди большого количества впервые встреченных людей, что она даже не пыталась запоминать имена и лица. Ей все казались представителями одного братства безмятежности и веселья. Взрослые люди, которые свои силы, опыт и время тратят на возвращение детской, ничем не запятнанной радости. Маше казалось, что и у нее это стало получаться…

И тут муж больно сжал ее плечо.

– Мы уходим, – произнес он холодно и зло. – Ты не забыла, что я без машины? Нам нужно успеть на последнюю электричку.

– Уже так поздно? – удивилась Маша. – Да, а мне кто-то сказал, что тут много комнат и можно остаться до утра, если хотим.

– Но мы не хотим, – отрезал Александр. – Мы уходим.

Он не стал ни с кем прощаться и ей не дал. Они просто тихо вышли из дома, пересекли большой двор, оказались на пустой дороге, ведущей к станции. Оба молчали. Потом Александр взглянул на часы и сказал, что быстрее будет дойти по лугу. Они побрели, путаясь в высокой траве. После шумного, веселого вечера Маше казалось, что она попала в царство немоты и глухоты. И это упрямое молчание Александра. Оно оборвалось внезапно, нелепо, дико и страшно. Да, в тот самый раз Маша впервые испугалась своего мужа.

Он остановился, повернулся к ней лицом и спросил неестественно ровным голосом:

– Хорошо развлеклась? Я не слишком помешал тебе с выбором? Телефончики сохранила?

Маша с изумлением и ужасом смотрела на его чужое и страшное лицо. Вместо родных и красивых глаз на нем светились два белых яростных луча. Она даже не пыталась отвечать на сумасшедшие вопросы. Она думала только об одном: только не это. Маша родилась и воспитывалась в очень хорошей, доброй семье, не слышала в доме родителей грубого слова, но в ней всегда жил страх перед любым насилием. Видимо, какая-то дремучая случайность запуталась в генах семьи. Какая-то незажившая рана в общей памяти.

И это случилось именно тогда, среди враждебной ночи рядом с человеком, сознательно выбранным в мужья, на двадцать пятом году жизни.

Александр бил ее по лицу. По ее вмиг ослепнувшему лицу. Пощечины были частыми, довольно слабыми. Боли Маша не чувствовала. Но само это истязание – эти мелкие, острые, подлые удары – было таким изощренным унижением, что у нее остановилось сердце. Она не издала ни звука, это, кажется, его разозлило еще больше, и он сильно встряхнул ее за плечи. Маша упала в траву, возможно, на секунды потеряла сознание и так сбежала от невыносимости происходящего. Какое-то расстояние Александр нес ее на руках. В электричке, на которую они успели, сидели две их тени с белыми пятнами вместо лиц. И на следующее утро они, не сговариваясь, стали старательно забывать эту ночь. Или так, или разбегаться. Это невозможно было обсуждать.

Вскоре в их отношения вернулись и тепло, и доверие, и страсть. По одной причине: они оба не могли от этого отказаться. Но Маша время от времени позволяла себе вспомнить тот случай. И всякий раз он был окрашен ее переменной эмоциональностью. Часто она думала, что то был просто приступ ревности. Но муж очень старался себя сдержать и не мог причинить ей настоящую физическую боль. Вроде как вполне себе хороший молодец. А когда приходило это беспощадно-токсичное раздражение, как сейчас, очевидным представлялось совсем другое, противоположное. Целью Александра тогда было именно ее унижение, изощренно-издевательское истязание. А бил он продуманно и жестоко, но не сильно только по одной причине. Он старался не оставлять следов, чтобы никто ни о чем не догадался… Как трусливый садист. Ему ведь важнее всего казаться благородным и сильным мачо, который побеждает врагов, а слабых и родных только защищает.

Маша в очередной раз вынесла такой приговор самому близкому человеку и в изнеможении упала лицом в подушку. Какой смысл открывать остальные файлы, рассматривать прочие пункты ее обвинительного заключения по делу собственного мужа. Там все так: картины ее унижения, морального или физического насилия, которые в светлые минуты кажутся проявлениями мук его любви, что может вызывать только сострадание. А в худшие моменты, которые, возможно, и есть прозрение, представляются очевидным удовлетворением человека с коварными и низменными инстинктами, способного испытывать самые сильные ощущения лишь от истязаний своей жертвы.