Окна во двор

А может быть, она уже давно, уже полгода как, собиралась с ним расстаться? Может быть, она готовилась к серьезному разговору? Чтобы спокойно и тактично. А теперь он ее запер на ключ, приковал к себе. Теперь она не сможет от него уйти, а если уйдет, будет последняя сучка, и все это будут знать, потому что он, наверное, всем разболтал, и Славе, и Ларе, и Майклу, и Салли!

Какие они слабые, эти мужчины.

Вот мама – молодец.

Когда заболел отец – она сама справилась, вместе с папиными сестрами. Когда умер отчим Роман Сергеевич, она даже не вызвала ее с отдыха, они потом на могилу сходили, посадили цветочки. И о себе – тоже ни слова! Какая сила воли! «Как себя чувствуешь?» – «Неплохо». – «Ты похудела, или мне кажется?» – «Да, я уже полгода на диете». – «Тебе деньги нужны?» – «Нет, что ты, что ты, все в порядке». За неделю до смерти, за неделю!

Восхитительная женщина.

– Хочу быть как мама! – вслух подумала Лена.

Она бросила записную книжку в угол дивана, схватила телефон, чтобы позвонить Мите, но вдруг согнулась пополам и упала на бок. Ужасная боль заметалась по всему животу, сделала два круга по часовой стрелке, уткнулась в правое подреберье, впилась и стала грызть, точить и царапать.

– Мама! – закричала Лена.

Боль прекратилась так же внезапно, как началась. Только испарина осталась.

– Это я от страха! – громко сказала Лена сама себе, вытирая лоб и шею. – И от переживаний, – она набирала номер. – К психологу надо сходить… А ты, мой Митенька дорогой, глупо и бестактно пошутил. Да, очень бестактно! С любимой женщиной, которой так тяжело, которая только что потеряла мать! Единственного родного человека! – она громко всхлипнула. – Так по-свински не шутят! – это она уже говорила в телефон.

– Прости, – сказал Митя.

– Такое не прощается, – сказала она и нажала отбой.

никто не хотел убежать Материя и атомы

Лейтенант госбезопасности Хлюмин освободился рано – в начале десятого, потому что подследственный умер в восемь тридцать. Ночной допрос отменился. Старший товарищ Хлюмина капитан Искрятов достал бланк медзаключения и вписал: «от внезапной остановки сердца». Хлюмин подумал, что это правда: любая смерть, хоть от чахотки, хоть от кирпича на голову, – в итоге случается от остановки сердца.

Подследственный был известный режиссер Максаков. Хлюмин один раз видел его в театре, как тот выходил кланяться, красивый и седой. Сейчас это был голый старик. Ноги в синих полосах, руки тоже. Тощий живот. Все эти дела тоже отбитые досиня.

Идя домой на Покровку, Хлюмин вспоминал свернутый набок сизый крантик бывшего народного артиста. Интересно жизнь устроена. У режиссера была жена, она уже сидела. Наверное, любовницы тоже были. Разные актриски делали ему всякие фокусы, и он вовсю получал половое наслаждение. А теперь – вот!

От этих мыслей Хлюмину самому захотелось понаслаждаться.

Он вошел в квартиру. В комнате, где жила студентка Тихонова, горел свет: верхи дверей были стеклянные – квартира старинная, барская.

– Можно, товарищ Тихонова? – постучал он и вошел, не дожидаясь ответа. – А то у меня бутылка есть и небольшой закусончик, нам паек выдали, – он похлопал по своему портфелю.

– Заходите, товарищ Хлюмин! – обрадовалась Тихонова, схватила со стола учебник и тетрадку, переложила на подоконник.

Хлюмин присел на табурет, огляделся. Он сам был из бедной рабочей семьи, но такой чистейшей нищеты не видал. Стол дощатый. Топчан, укрытый солдатским одеялом. Доска вместо полки – десяток книг. Кастрюля и кружка на окне. На стене ходики. Одежда на гвозде, завешанная платком. Еще бумажные портреты: Ленин, Сталин, Маркс, Энгельс, и еще две какие-то каменные головы на фотоснимках. Вот и вся обстановка.

Но сама Тихонова была очень ладная: ножки, грудки, стрижечка.

– Это кто? – Хлюмин ткнул пальцем в каменные головы.

– Древние философы Демокрит и Лукреций Кар, – объяснила Тихонова. – Они первые сказали, что бога нет, а материя состоит из атомов.

– У тебя скатерка есть? – Хлюмин вытащил из портфеля бутылку и кульки с едой, поставил на стол. – Некрасиво, на досках-то…

– Стипендия маленькая, – Тихонова развела руками.

– А мама с папой?

– Они далеко, – бодро сказала она.

Хлюмин достал из портфеля «Правду», развернул ее, постелил на стол.

– Стойте! – вскрикнула Тихонова. – Разве можно! Здесь же портрет товарища Сталина! И статья товарища Молотова! – Она бережно сложила газету и сама спрятала ее в портфель Хлюмина. – Кружка у меня одна, извините.

– Ничего, – Хлюмин налил себе, выпил, налил и протянул ей кружку. – Ох, слишком преданно у тебя глаза горят, товарищ Тихонова! – он отрезал кусок колбасы. – Нам товарищ Янсон объяснял: если у кого слишком преданно глаза горят, проверь его как следует. Два или три раза.

– Вы мне не доверяете? – Тихонова встала с табурета.

Хлюмин тоже встал и обнял ее, огладил всю:

– Давай спать ляжем. Хочешь?

– Ты в меня влюбился? – спросила она.

– Здесь вопросы задаем мы! – пошутил Хлюмин. – Пойди искупайся.

– Я в среду купалась, – сказала она.