Окна во двор

Между этим рассказом и предыдущим нет ровно никакой разницы. Тот и другой рассказ – о том, как чьи-то манеры казались привлекательными и чарующими четверть века назад, а потом – разонравились, стали казаться смешными и нелепыми. И герой подумал – ах, как хорошо, что меня не закрутил этот водоворот.

Вот, собственно, и все.

Но второй рассказ не такой интересный.

Наверное, все дело во взаимоотношении полов. В сексе, проще говоря. А когда секса нет, то и говорить не о чем.

на лодочной пристани в парке Двадцать три и пятьдесят пять

– Ты что читаешь? – спросила Лариса.

Они сидели на лодочной пристани в парке, в дальнем районном городке – тридцать километров на автобусе от железной дороги, а пассажирский катер с позапрошлого года не ходил – речка обмелела. Но купаться было хорошо. Лариса и Маша сидели, болтая босыми ногами в воде; в руках у Маши была книга в бумажной обертке.

Лодочная станция уже не работала – семь вечера; лодочник ушел, проверив замок на цепи, продернутой сквозь стальные скобы.

Маша была москвичка, а Лариса – местная. Они были родственницы.

Маша задумалась, не слыша Ларисиного вопроса. Лариса чуточку обиделась:

– Что читаешь-то, эй!

– Джека Лондона, – сказала Маша.

– Покажи, – она вытащила книжку из Машиных рук. – Ух ты! Не по-русски!

– По-английски, – сказала Маша. – «Мартин Иден». Читала?

– Я не умею по-английски, – нахмурилась Лариса. – Где это ты выучилась?

– Да это по-русски есть, ты что! Весь Джек Лондон есть по-русски! В институте. Я по-французски тоже умею. Хотя у меня специальность история СССР, но языки нужно знать.

– Ну, ты даешь, – неопределенно сказала Лариса. – А мне еще за девятый класс сдавать. Ничего, двадцать три – не возраст. Успеется. Давай купнемся! Вода – молоко!

Она вскочила на ноги, сбросила платье. У нее была очень красивая фигура. И лицо тоже красивое. И коса вокруг головы.

– Я, пожалуй, не буду, – сказала Маша и со значением погладила себя по животу.

– Залетела?! – ахнула Лариса и присела рядом с ней на корточки. – Какой месяц?

– Четвертый, – сказала Маша. – Я не залетела, я замужем.

– А где кольцо?

– У меня пальцы тонкие, спадает. В кошельке, дома.

– Ну, ты даешь! А муж кто? Вообще-то рановато.

– Двадцать три совсем не рано, – объяснила Маша. – Мы поженились на четвертом курсе, он тоже этой весной получил диплом, и вот решили сразу, не откладывая… Я подала документы в аспирантуру.

– Куда?

– Ну, чтобы написать диссертацию. Чтоб не просто так сидеть с ребенком.

Лариса встала, похлопала себя по бедрам, прошла по качающейся лодке и спрыгнула с кормы. Нырнула, поплавала, вылезла, села рядом, мокрая и гладкая.

– А я тоже замуж собралась, – сказала она. – Через месяц.

– А почему ты нас не познакомила?

– Пока не могу! – засмеялась Лариса. – Он еще не приехал. Да по секрету сказать, я сама еще с ним не знакома. Это соседкин племянник. Николай зовут. Она мне карточку показывала. Мне понравился. Курсант военно-инженерного училища. Двадцатого июля приезжает к тетеньке своей. На яблочное варенье. На недельку.

Лариса распустила косу, перебросила мокрые волосы через плечо.

– Там у них в училище одни мужики. Город Чембурак, даже на побывку сходить некуда. Степь да степь кругом… – запела она, улыбаясь. – Одни нацмены и верблюды. Да и мне охота отсюда вырваться. Ничего! – сказала она, отвечая на какую-то свою мысль. – Он у меня в тридцать лет майором будет.

Помолчали.

– Лариса, а ты сейчас что читаешь? – спросила Маша.

– Языков не знаем, извини, – она щелкнула по обложке Машиной книги.

Помолчали еще.

– Лариса, прости, а как можно выйти замуж, верней, хотеть выйти замуж, за человека, которого даже ни разу не видела?

– Ты беременная, тебе вредно волноваться! – резко сказала Лариса, встала, отвернулась и стала стаскивать купальник. – Вот и не волнуйся за меня!

– Не обижайся, – сказала Маша. – Вот у меня полотенце. Вытрешься?

– Ничего, обсохну, – она натянула платье на голое тело. – Пошли домой.

Дома они молча поужинали, а потом лежали на железных кроватях, стоявших по стенам низкой сыроватой комнаты, и смотрели в темный потолок. Разговаривать не хотелось. Лариса поняла, что Маша – заумная, хвастливая и недобрая дамочка. Маша решила, что Лариса – простенькая, необразованная и легкомысленная девица.

В самом деле, о чем они могли разговаривать?

– О чем мы могли разговаривать, даже смешно! – повторила Мария Николаевна, которая рассказала мне эту историю. – И однако потом мы не расставались пятьдесят пять лет и разговаривали без конца, а когда расстались, это было так страшно, такая тоска и горе…

– Почему? – не понял я.

– Потому что это была моя мама, – сказала Мария Николаевна.

…и вечная к ней рифма – «младость» Три девочки, три школьницы

– Я вообще вот так чтобы конкретно, пока еще не знаю, – сказала одна. – Ну, ясно, конечно, что про наших ребят и разговора нет. Смешно даже.

– Точно, – сказала другая. – Разговор начинается от двадцати восьми.

– А не много? – сказала первая.