Окнами на Сретенку

Наутро нога у меня разболелась еще сильнее, Зина наложила новый компресс. Но я твердо решила идти. Самое неприятное, что нельзя было даже прихрамывать — сразу бы отослали обратно.

Мы скрутили одеяла «драндулетом», как это называли ребята, и повесили их через плечо. Мы с Валей раздобыли у кого-то из младших отрядов флягу, наполнили ее водой и решили по очереди нести чемодан и рюкзак.

Все были приятно взволнованы. Младшие, которых не брали в поход, глядели на нас с завистью.

Дорога до станции была для меня пыткой. Да тут еще Федя, когда осталось идти с километр, взглянул на часы и заявил, что до отхода поезда осталось всего десять минут, и пришлось почти бежать. Я все-таки не могла не прихрамывать немножко, под «драндулетом» я была вся мокрая, и на поясе звякали наши кружки. Наконец Коля Воробьев взял у меня из рук чемодан, и мне стало немного легче. На станции оказалось, что до поезда еще минуты три, и мы с Валей, несмотря на запрет много пить в походе, опустошили всю нашу флягу. Нас наскоро выстроили, пересчитали, и Саша сдал Феде рапорт.

В вагоне всем стало весело. Мы с Валей присели на край одной из лавок, и я вскоре позабыла о своей ноге. Кто-то еще в лагере дал Вале нести Витины бутсы — вдруг в Бородине с нами захотят играть в футбол, — и теперь Саша дразнил ее: «А чьи ты, Валюша, бутсы несешь?» А она краснела и опускала глаза.

— Вы, это самое, куда же едете, ребятки? — осведомился у Саши пожилой колхозник с черной бородой.

— Мы, дядя, в Можайск, а оттуда на Бородино пойдем…

— Да что вы, пешком, — вмешалась в разговор сидящая рядом со мной женщина с мешком и бидоном. — далеко будет-то. — Она с улыбкой посмотрела на Валю и меня.

— А Бородино — это ведь, знаете, где наши с Наполеоном бились, — сообщил нам тот же бородач. — Были такие времена!

В вагоне было прохладно из-за сквозняка, и мы скоро стали чувствовать себя совсем остывшими после нашего спешного перехода по жаре.

— К пяти надо быть на месте, — сказал Федя. — От Можайска туда четырнадцать километров.

В Можайске пришлось прыгать с высоких подножек на острые камни. Я вскрикнула от боли, но тут же оглянулась, не слышал ли Федя. Нас всех выстроили в шеренгу, и Федя сказал: «Бойцы, если кто устал или у кого что болит, можете поехать обратно вместе с Васей. Есть такие?»

Все с презрением молчали, будто он не к нам обращался.

Мы отошли в тенек и присели на пыльную траву под деревьями. Я заметила у двух младших девочек санитарные сумочки, и они ужасно обрадовались, когда я попросила их меня тайком под деревом «полечить». Они обильно смазали мне ступню йодом, но уверяли, что, кроме красного пятнышка, на ней ничего страшного не видно. А Федя в это время как раз говорил группе ребят: «Бойцы! Главное в походе — ноги! Берегите их, а на привалах обязательно разувайтесь!»

Потом наши хозяйственники притащили ведро воды, мы снова заполнили свои фляги и бутылки и после этого отправились. Перешли через полотно железной дороги и вступили в Можайск. Теперь мы уже не спешили и внимательно все осматривали. Избы и двухэтажные, наполовину каменные дома, выкрашенные в белый или розовый цвет, утопали в зелени. Выбегали ребятишки и смотрели нам вслед, кто-то спрашивал, куда мы идем, кто-то шутки отпускал (мне: «А эта-то! Три шага прошла и уже захромала!»).