Окнами на Сретенку

— Я никуда не пойду, страшно, — сказала Валя. — Тут темно, и мы не знаем, где что. Хорошо им там с фонарем. И что не ложатся спать? Им же с двух дежурить…

Я предложила все-таки для приличия обойти разок хоть нашу «конюшню». Мы сунулись было в тень за сараем, но попали в крапиву, да еще чуть не упали: там оказался крутой обрыв. Еще нам показалось, что там что-то фыркнуло и зашевелилось. Мы, держась за руки, попятились назад и направились к фонарю.

— Вы что, девочки, не спите? — спросила Зоря.

— А мы дежурим.

— Вот еще, — сказал Лева, — идите-ка спать.

— А вы подежурите за нас? — лукаво спросила Валя.

— Ну, ясно!

Мы от радости захлопали в ладоши и вприпрыжку побежали к своему сараю. «Валюта! Привет тебе от Вити!» — крикнул нам вслед Саша, и все засмеялись. Валя сделала вид, что не слышит. Вскоре мы обе крепко заснули.

На следующее утро через открытую дверь сарая солнце легло большим прямоугольником на доски пола. Было слышно, как перед сараем бьют по мячу и смеются. Я присела и оглянулась вокруг. Рядом со мной сладко спала Валя, в углу еще несколько бугорков под одеялами. С потолка сарая свешивались какие-то балки, их нижний конец приходился как раз над головой, если стать во весь рост. Вот обо что я вчера ночью ударилась в темноте.

Я разбудила Валю. Мы причесались, стряхнули с себя пыль и сено и вышли, щурясь от солнца. Только теперь мы разглядели, где мы, собственно, находимся: вечером в темноте и лунном свете все казалось непонятным и представлялось в искаженных очертаниях. Мы подошли к играющим и узнали, что еще только половина восьмого. Федя, который с Тамарой и Зорей ходил договариваться в столовую, принес ведро воды, и мы, поливая друг друга, умылись. Потом разбудили остальных, и все стали перед сараем парами вытряхивать свои одеяла, морщась от пыли. Растолкали наконец и сонную Веру: оказалось, что она дежурила и легла только в пять часов.

И тут случилось несчастье.

Вера наконец вскочила и хотела перепрыгнуть через бревно в середине сарая, но не увидела свешивающуюся балку и со всей силы ударилась об нее головой. Мы вскрикнули от ужаса, а Вера повалилась на землю, обхватив голову руками; она стала кататься взад-вперед, громко стеная. Мы оцепенели от страха и, только когда она осталась лежать неподвижно, бросились к ней. Кто-то догадался побежать за Федей. Тот, конечно, тоже не на шутку перепугался. Вере обмыли голову, бережно уложили на одеяла, но она не приходила в себя. Пришлось бежать в больницу за врачом. Пока ребята сходили в Бородино и вернулись с телегой, прошел еще час. Потом два санитара увезли Веру в больницу.

Когда мы шли обратно к сараям, я вдруг вспомнила о своей ноге. Она совсем не болела.

Снова начали играть в мяч. А Вилен уселся на бревно, подозвал к себе Валю и стал ее спрашивать, где Витя, почему он не играет. Конечно, ему просто хотелось узнать, действительно ли Валя любит Витю. То, что ему самому очень нравится Валюша, было всем известно. Я тоже села на бревно — подслушивать. Иза тоже вышла из игры и села поблизости. Она так же безнадежно, как и я, была влюблена в Вилена. Вообще все вскоре бросили играть, и завязался общий разговор. Виля, конечно, начал спорить. Говорили о музыке Дунаевского. Вилька утверждал, что вся эта музыка списана у других. «Взять хотя бы «Искателей счастья», — кипятился он, — дай-дарам да-да-да-дай-да, мне это моя бабушка еще у колыбели пела!» «А что же, — сказала я, — разве другие композиторы не использовали народную музыку?» «Композиторы, — передразнил он меня. — А идите вы все к чертям!» И он повернулся ко всем спиной и обратился к Вале. Но та быстро вывернулась: «Не знаю, не спорю. Не имею такой привычки», — и блеснула в улыбке белыми зубами. «А ты бы лучше не имела привычки говорить «не имею привычки», — едко заметил Вилька и направился к сеновалу.

Наконец снова появился Федя: «Кто идет с нами? Уходим осматривать Бородинский музей!»

Пошли почти все, остались лишь два-три хозяйственника да те, кто уже побывал в музее раньше…

По дороге мы подошли к еще одному памятнику Накануне в темноте мы его не видели. Коля зачем-то отколол от цоколя памятника маленький кусочек, завернул его в носовой платок и бережно уложил в карман. Напрасно мы старались ему растолковать, что никакой исторической ценности в этом осколке нет.