Окнами на Сретенку

Еще запомнился день рождения Наташи, 24 июля. В подарок ей Майя испекла два пирога: один с малиной, другой с хамсой. Большое количество соленых рыбок наподобие килек принес из очередного похода в зубцовский магазин Яша. Рыбки были горьковатые, мутные на вид и почти несъедобные, но мы повтыкали их в пирог вместо свечек — 24 штуки, с цветочками кашки в мордах, а в середину воткнули еще одну, размером покрупнее, и уж той положили в рот красный цветок бальзамина. Кроме этого, мы общими усилиями с Майей и Анной Моисеевной сочинили целую поэму, в которой опять же фигурировала хамса. Пир у Наташи выдался на славу.

В середине августа ко мне приехала дня на три мама — ее привез Яша, часто по делам бывавший в Москве. Мама получила большое удовольствие от собирания малины — это было ее любимое занятие вообще, а такого количества ягод, и притом рядом с домом (она ходила с утра пораньше в Пищалинский овраг), она в жизни не видела. Все три дня она только и делала что пропадала в малинниках. Обратно ехали с Яшиными племянниками, билетов в зубцовской кассе не было, и мы сели без билета в поезд дальнего следования. Все устроил Дан — он был так неотразим, что обе проводницы сразу влюбились в него. По его просьбе они уступили нам свое купе, и мы хорошо выспались, а сам Дан всю ночь балагурил с этими девушками в маленьком закуточке, где хранилось постельное белье. Он научил их играть в покер, рассказывал анекдоты, и они были счастливы.

Еще через несколько дней мы поехали навестить тетю Зину и вместе с Анной Моисеевной отправились в Ленинград. У тети Зины в комнате ничего не изменилось, только украли во время войны ширму с гобеленом. Сама тетя Зина выглядела больной и измученной; в этот приезд мы мало пообщались с ней…

Возвращаясь к берниковским делам — в конце августа муж Екатерины Егоровны умер в больнице, и девочки стали ей в тягость. Маню отправили к дальней родственнице в Калинин, учиться в ремесленном училище, а гундосую Нюшку Майя с Яшей решили взять к себе домработницей. Нюшка никогда раньше не бывала в Москве, да и вообще в большом городе, и ее поразило то, что все-все вокруг каменное, даже земли не видно. Надеясь со временем научить Нюшку готовить, Майя перед уходом на работу давала ей кое-какие задания по хозяйству: купить хлеба, почистить картошку, помыть посуду. Однако Нюшка, как правило, заданий этих не выполняла, ссылаясь на плохую память. Она сидела дома, листала журналы с картинками или спала и съедала большие количества сливочного масла, которого раньше никогда не видела. Поучать и ругать ее было бесполезно — она выслушивала все с олимпийским спокойствием, будто не с ней разговаривали. За месяц она располнела так, что ее было не узнать. Отчаявшись чего-либо от нее добиться, Майя отправила ее обратно в деревню. Она так и осталась жить при Екатерине Егоровне; та умела заставить ее работать, и Нюшке у нее жилось несладко.

Заседания…

Осенью на первом же заседании кафедры наша заведующая М. А. Ганшина дала мне задание: выступить с призывом ко всем пойти учиться в вечерний Университет марксизма и сказать, что сама я уже записалась на эту учебу. Так было заведено: на собраниях всегда кто-нибудь выступал, как бы от себя, а на самом деле хорошо подготовленный кем-нибудь. Так, например, бывало каждый год в начале мая на общеинститутских митингах, когда кто-нибудь из сотрудников поднимался на трибуну и призывал всех подписаться на очередной заем в размере двухмесячного оклада, после чего никто уже не смел подписаться на меньшую сумму. Вообще, сколько времени за все годы моей работы было загублено на всевозможных собраниях, митингах и заседаниях, никому не интересных, не нужных, где все было решено заранее или зачитывались бесконечные скучные отчеты! При М. А. Ганшиной заседания кафедры тянулись особенно долго. Я даже сочинила куплеты, которые все распевали: это была переделанная из детской радиопередачи «Угадай-ка» песенка («Угадай-ка, угадай-ка, интересная игра, собирайтеся, ребята, слушать радио пора»): «Ах, кафе́дра, ах, кафе́дра, ох и скучная пора, собирайтеся, девчата, слушать Ганшину пора…» — дальше я не помню. Скука бывала такая, что половина преподавателей дремали, часть правили студенческие тетради, часть читали книгу или писали друг другу записки, а начальница наша монотонно бубнила что-то, тряся головой и часто поправляя пенсне.

Но я отвлеклась. Конечно, в Университет марксизма записались многие, и мы в течение двух лет вечерами учились. Каждую неделю у нас были две лекции в Доме ученых и семинар в помещении нашего института. Всего в нашей группе было человек тридцать, с нашей и других кафедр. Весной мы сдавали экзамены.

Олег