Окнами на Сретенку

Осенью стало ясно, что в конце марта я должна родить. Мама отнеслась к этому ожидаемому событию очень неодобрительно. К тому же мы с Исаем сделали ужасную вещь, из-за которой мама надолго сделалась нашим врагом, — завели собаку. Исай, как и я, любил животных, и в октябре мы пошли на собачью выставку в Сокольники. Там продавали охотничьих собак, и мне очень понравился хорошенький, с лохматой мордой щенок по кличке Дек — помесь немецкой гладкошерстной легавой и дратхаара. Я поехала домой раньше, а Исай еще остался, через час он постучал в наше окно, и я увидела, что у него за пазухой щенок. Исай ликовал. «Дек?» — спросила я в форточку. «Нет, Дека уже продали, это его сестричка, Пальма». Пальма была не столь симпатична, как ее брат, да и мамина реакция не оставляла сомнений. «Какая неслыханная наглость! Чтобы я жила в одной комнате с собакой!» — услышали мы, и никакие просьбы и уговоры не действовали. Между тем мы все больше привыкали к щенку, и он быстро рос, превращаясь в большую темно-коричневую псину. В половине шестого Пальма подходила к тахте, клала лапу на одеяло и начинала постепенно стаскивать его с меня — пойдем гулять. И я вставала, всовывала ноги в валенки, накидывала кошачью шубу, одолженную мне Татьяной Исаевной, и выходила с Пальмой на занесенный снегом двор. Наглости этой собаке было не занимать. Однажды за обедом я только отвернулась, как она подошла к столу и взяла с моей тарелки большой кусок курицы. Скандалы с мамой из-за Пальмы бывали иногда такие страшные, что я всю ночь не спала и плакала. Но спустя годы я, конечно, осознала, что мы в то время поступили с мамой нехорошо…

1952 год

20 марта у меня родилась дочка. Она должна была появиться на свет еще 19-го, но роды были долгие и тяжелые. Перед этим я почти до последнего дня ездила на работу: полставочникам декретный отпуск не оплачивали. Я была очень рада, что у меня появилась именно девочка, у меня и имя для нее было придумано — Марина. Когда она родилась, она первое время была очень похожа на китаяночку, может быть оттого, что я в то время в институте учила русскому языку китайцев и целыми днями видела перед собой их лица. Бабки говорят — надо перед родами больше смотреть на красивых людей, тогда и ребенок родится красивым, — может быть, не так уж это безосновательно[73].

Когда меня везли в такси домой из родильного дома, я узнала, что, пока меня не было, у нас в комнате сделали ремонт. «А как Пальмуха?» — спросила я. «Нет Пальмухи, — ответил Исай, — отдал я ее одному охотнику». У меня потекли слезы. «У тебя же дочка, — сказала мама, — а ты плачешь из-за какой-то собаки».

Первое время мне было трудно с ребеночком. Оказалось, что мама не только не умеет пеленать, но даже боится дотронуться до малышки. Она сказала, что, когда у нее родилась я, она тоже всего боялась и меня пеленал и купал только папа. Очень помогла мне во всех этих делах моя школьная подружка Нота, у которой было двое детей. Ляли в то время в Москве не было, вместе с Леонидом и Сережей она была в экспедиции, на этот раз на Кавказе. От нее я получала только письменные советы. Вообще же смотреть мою дочку приходило много народу, и 12 апреля мы созвали гостей в честь рождения Маринки. Пришло много моих, маминых и Изиных друзей…

В июне Исай уехал на месяц в дом отдыха, что меня несколько обидело. Я видела, как другие мужья помогали своим женам. Некоторые даже стирали пеленки.

Купать девочку было удобно только на кухне (еще в 1948 году нам провели газ), но тут начались всякие сложности с соседями. Они ворчали, и мне приходилось всякий раз просить у них разрешения занять кухню на 15 минут. Они все равно то и дело врывались, распахивая дверь; получался сквозняк, и я нервничала, как бы девочку не простудили.

Если я не путаю, именно в 1952 году разрешили наконец вернуться в Москву тете Меле. Она сразу устроилась работать счетоводом в какую-то маленькую конторку и была относительно счастлива. Через два или три года, когда она находилась в доме отдыха под Москвой, у нее случился инсульт, и ее парализовало. Хотя после этого она прожила еще лет пятнадцать, она так и осталась полным инвалидом — с трудом выговаривала слова (хотя все понимала и помнила) и совсем не могла ходить…

1953 год