Окнами на Сретенку

Мальчик родился большеглазый, с черными волосиками, такой нежеланный. Мама сказала: «Не нужен мне в моем хозяйстве мальчишка». Белла Исаевна смотрела на него, презрительно опустив уголки губ. Исай, когда наконец написал, выразил сожаление, что это не девочка. Только Татьяна Исаевна воскликнула: «Да вы только посмотрите, у него же глаза как звезды!»

По странному совпадению вместе со мной (неделей раньше, неделей позже) родились детишки еще у двух преподавательниц нашей кафедры. Потом у всех по очереди собирались отпраздновать их рождение.

В жизни людей в то время происходили кое-какие перемены. Кажется, около 1954 года стали появляться телевизоры. Желание приобрести эту диковину было очень велико, поэтому по нашему переулку по утрам было не пройти. Телевизоры (была одна только марка, КВН, с линзой) продавались на Колхозной площади, в Главэкспроме, люди записывались туда в очередь и приходили по утрам на перекличку. Ждали своей очереди месяцы, а на крышах домов быстро вырастали целые леса антенн в виде буквы Т. Они тогда были индивидуальными. Наши соседи тоже купили себе телевизор. Но в отличие от обычая других коммунальных квартир приглашать к себе по вечерам соседей посидеть перед экраном нас никогда не звали. Может быть, нам и некогда было бы — мама ложилась рано, часов в девять, а мне с двумя ребятишками хватало забот. Из одежды в те два-три года были в моде «пыльники» — белого цвета плащи из плотной вискозы, совсем не защищающие от дождя. Каждая уважающая себя женщина ходила летом в таком пыльнике. В магазинах их было трудно достать, и были они не так уж дешевы.

1954 год. ВСХВ

Весной 1954 года снова открылась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Ее не открывали раньше (хотя павильоны были готовы, все построены заново в национальных стилях, уже не из дерева, а каменные), потому что там нужно было установить гигантскую статую Сталина, а место для нее никак не могли выбрать (так, во всяком случае, говорили). Теперь ее открыли — без статуи. Первое время достать билеты было чрезвычайно трудно, но мы с Исаем все-таки попали туда, совершенно случайно. В одно из воскресений подбросили ребят на Кировскую, бабушке Белле, и поехали в Останкинский парк. Гуляли, гуляли и вдруг увидели у забора людей, главным образом мальчишек, человек десять. Когда мы подошли ближе, то увидели, что в заборе проделана лазейка, довольно неудобная, но мы, не задумываясь, по примеру других ею воспользовались. Отряхнув пыль, мы выбрались на аллею. Я была счастлива — в моей памяти это место всегда связывалось с Билльчиком, с радужными мечтами, и вот я гуляю здесь снова, с мужем, уже став матерью… Но странно по-прежнему ожила в душе мечта о чем-то прекрасном, несбыточном.

ВСХВ была очень красивым парком. В то время там было больше деревьев и цветов и, главное, вполовину меньше павильонов. Но даже если входить в павильоны, можно было получить удовольствие — там были выставлены не только сельскохозяйственные продукты республик, но и образцы их народного искусства, костюмов, музыкальных инструментов и т. д., там были оранжереи с растительностью южных республик. Только главный павильон был и тогда пустым и невыразительным, и еще не понравились с первого взгляда фонтаны с аляповатыми, почему-то позолоченными фигурами. А бывший главный вход, который теперь стал называться северным, казался красивее нового. После этого нелегального посещения мы в тот год ходили на ВСХВ еще раз, уже с билетами.

Поныри

Летом я с детишками поехала на месяц в Поныри, благо у нас был бесплатный проезд по железной дороге. Maринке было два года и четыре месяца, Боре десять месяцев. Он было зимой стал чахнуть, развился рахит — оказалось, что у меня было мало молока. Но за весну он очень хорошо поправился на искусственном корме, а два раза в неделю я носила его в поликлинику на облучение кварцем, так что и рахит исчез полностью.

Поселок Поныри был разбит войной, здесь долго стояли немцы. Тот месяц, что мы там жили, был жаркий, совсем без дождей, при малейшем ветерке по улицам носились тучи черной пыли. Вообще, чернозем удивил меня, все казалось углем, так привыкла я к подмосковным белым дорогам.

Исай снимал крохотную комнатушку в доме, принадлежавшем довольно странному семейству. Хозяин, Иван Трофимыч, был здоровенным детиной с вечной черной щетиной на щеках. Он любил вспоминать, что до войны занимался боксом. Он был на фронте, а сейчас работал на станции слесарем-обходчиком — обстукивал молотком вагоны, проверял, нет ли каких дефектов, и делал необходимый ремонт. Руки его всегда были в смазочном масле и дегте, и, придя домой, он долго и тщательно отмывал их щеткой и потом шел в большую комнату. Эта комната была двухсветная и почти пустая, в ней стоял только стол да вдоль окон подставки с разнообразными цветами. Вот в этой комнате он и садился на пол, прислонившись спиной к стене, всегда в одном и том же месте, и все свое свободное время вышивал крестом большую скатерть. Он сам придумал узор и с большим вкусом подобрал цвета ниток.