Окно на тихую улицу

– Хорошо тебе, ты все знаешь. А я вот ничего не хочу знать. Голова у меня совсем не напрягается. Хочу только, чтобы было хорошо. И мне хорошо! Представляешь? Нет, ты ничего не представляешь.

– Будет тебе хорошо, будет. И очень скоро. Через неделю, когда Женечка приедет.

Носик Ларисы брезгливо поморщился.

– Ой, Светка, какая ты садистка! Не можешь, чтобы кайф не обломать.

– Дура, у тебя пацан уже в школу пойдет! И тебе такой вариант выпадает! Врач! В загранку ходит! Доллары, бабки, шмотки! А этот, шедевр твой? Журналист, который подрабатывает на стройке! Думаешь, у тебя с ним что-нибудь светит? Васю лысого! Ничего, кроме лапши, ты от него не получишь. Может, триппер какой он еще и подарит.

– Насчет того, что светит мне от журналиста, это мне лучше знать. А вот что касается врача корабельного! На вот, посмотри.

И Лариса вынула из своей сумочки несколько нераскрытых конвертов.

– Это я сегодня получила. Пять штук! Он пишет строго в день по письму. За год – триста шестьдесят писем! И так уже два года. Если бы я не растапливала печку этими письмами, представляешь, что было бы у меня в хате? Возьми хоть одно, прочти. Я их все равно не читаю, у меня терпения не хватает. Им на корабле там делать не хрен. Понимаешь? Кто просто дрочит, а кто письма строчит!

Березкина взяла один конверт, заполненный ровным, почти женским почерком. На уголке его была аккуратно выведена цифра 127.

– Это сто двадцать седьмое за последний рейс, – прокомментировала Лариса.

– Слушай, а почерк какой, а! – удивилась Березкина. – Врачи ж обычно как напишут, так потом и в аптеке не расшифруют.

– Так то ж нормальные врачи. А этот больной. Ты читай.

И Света прочла:

7.05.89. Здравствуй, любимая!

День начался, воскресение. Кто воскресает? Кто-то, но не я. Начну с молитвы.

Господи, ты ниспошли мне благодать!

Господи! Дай силы совладать с грузом твоего молчанья.

Забери хоть капельку печали, чтоб душа моя не мучилась отчаяньем!

Прикажи – и онемею. Покажи, что права не имею говорить вот так!

Задыхаюсь от желанья видеть лик любимой.

Прикажи, я стану под ее окном плакучей ивой!..

Молитва затянулась на две минуты чтения. И Березкина терпеливо ее прочла. За ней следовало:

Ну вот, помолились, теперь о себе. Лариса, я заболел. Болит голова и шатает всего, слабость дикая. Пробовал глотать таблетки, не помогают они мне.

Вот и ты взяла да и ушла, обожгла и сбила сердце с лада.

Ходит ветер, волны вороша, ищет след, а мне следов не надо.

Знаю, что пропажи не найти, ни к чему кричать, не отзовется.

Кто поставил стену на моем пути? Сердце, словно птица, бьется.

Видно, в час, когда зашла луна и подмоги не дозваться было,

Забрела ты в хату колдуна, дьявольского зелья пригубила…

Глаза Березкиной расширялись с каждой прочтенной строкой. Но она читала и читала: