Окно напротив

Серега просыпался и уходил на службу, а я возвращалась домой. Иногда нам удавалось сталкиваться в дверях. Но чаще мы могли не видеться по несколько дней. Бывали и случаи, когда запланированный семейный отдых вдруг нарушал звонок с работы, и он был вынужден уехать, подчиняясь приказу начальства. Почти замкнутый круг.

Это все на первых порах вызывало небольшие недопонимания и обиды, но позже переросло в настоящие конфликты. Мы отдалялись.

И никто не хотел жертвовать своей карьерой.

Мы со Смоляковым теперь оба претендовали на место Пасечника, никто не хотел уступать другому и из кожи лез вон, чтобы заявить о себе. А Донских все чаще стал требовать, чтобы я уменьшила количество рабочих часов вдвое, так мы могли бы проводить больше времени вместе. Приходилось разрываться между ним, работой и элементарным желанием выспаться.

Сам же мой супруг почти через день стал возвращаться со службы навеселе. После тяжелого дня они заваливались с коллегами в какой-нибудь кабак, напивались и затем садились за руль. Он приезжал далеко за полночь, бросал мотоцикл под окном и засыпал мертвецким сном. Только в такие дни его не мучали кошмары. А утром или позже, уже в обед, злой и опухший, снова ехал на работу.

После первой крупной ссоры я решила пойти ему на уступки. Брала отгулы, больше времени проводила дома. Одна. Потому что Серега продолжал работать на износ и выпивать для успокоения нервов. Так заветная должность в отделении реанимации и интенсивной терапии досталась Смолякову, а я заработала лишь очередной нервный срыв.

Теперь мы с супругом редко разговаривали, все больше просто орали друг на друга. Донских не признавал, что у него проблемы с алкоголем и самоконтролем, а я не оправдывала его ожиданий. Он хотел видеть меня покладистой домохозяйкой, я требовала от него поддержки в моих профессиональных начинаниях. Мы были слишком молоды, чтобы понять и услышать, слишком далеки, чтобы простить, уступить и пойти друг другу навстречу.

Когда череда ссор и выяснений отношений довела нас до грани, мы все-таки все обговорили и решили дать нашей любви последний шанс. Условия были такими: он больше не пьет ни капли и идет на консультацию к психологу (что для него было в высшей степени оскорбительным), а я соглашаюсь на перевод в поликлинику и более легкий труд.

Мы заводим ребенка.

Следующие десять месяцев прошли в честных попытках забеременеть. Моих. Я высчитывала благоприятные дни, делала тесты на овуляцию, бесчисленное количество раз консультировалась с врачом, сдавала анализы и после секса делала «рогатку» кверху ногами возле стены. Донских злился, что ничего не получается, обвинял в этом меня и возвращался домой с запахом перегара.

Тогда я решила плюнуть на все, вернулась на свою должность и снова стала предохраняться. Часто размышляла, куда могли деться чувства, почему пропало взаимопонимание, отчего комплименты и шутки в одночасье сменились на претензии и невысказанные обиды. А потом он нашел у меня в сумке противозачаточные таблетки. И с таким трудом восстановленное доверие в один миг вновь было утрачено.

Серега не скандалил. Его глаза налились кровью, губы задрожали. Он толкнул меня и ушел.

Я долго добивалась разговора с ним, несколько дней. Просила вернуться и начать все сначала. Когда он пришел за вещами, встала на колени и вцепилась в его штанину. Со слезами на глазах умоляла поговорить со мной. Но проще было заставить говорить садовые ножницы. После часа уговоров, мы условились встретиться на следующий день, чтобы посмотреть дом, где мы могли бы забыть о произошедшем и начать новую жизнь.

Но я не явилась в назначенный час.

После длинной и тяжелой смены прямо на выходе меня застала беда. Как говорит теперь Брагин: «Самый страшный вызов – это не авария и не пожар. Это вызов из твоего родного дома». На скорой привезли его маму. Она поскользнулась и упала с крутой лестницы. Мы боролись за ее жизнь всю ночь.

Я и Костя Сергеев. Теперь нам часто приходилось работать вместе. И Донских это знал.

Мы отдали все силы, но пожилая женщина не выжила. Он умерла на второй день, в реанимации. Все эти долгие часы я звонила Сереге, чтобы объясниться, но телефон был выключен. А когда я вернулась домой, увидела прощальную записку. Он больше не хотел бороться за наши отношения. Просто сдался.

И я была подавлена настолько, что тоже сдалась.

О дате развода меня уведомили письменно. Ноги не шли. В тот день валил снег, падал огромными пушистыми хлопьями, и на душе становилось так же липко и холодно, как внизу, на мостовой. Я опять чувствовала себя преданной. Опустошенной и разбитой. Никто вокруг не мог понять и объяснить, почему мы расстались.

И даже я сама.

Собрала вещи, покинула квартиру, которая напоминала мне о прошлом, и замуровала свое сердце под толстым слоем воспоминаний, причиняющих лишь боль, и слоем густого серого пепла, которым наполнилась вся моя жизнь.

Глава 9

Константин Сергеев еще не ложился спать.