Окно в доме напротив

Но по прошествии часа, когда гости отодвинулись от стола, побросали салфетки, а за окном сгустились сумерки, беседа коснулась свежего рассказа, ради которого, конечно же, все и собрались. Романову дважды, нет, трижды сказали «просим» и он, довольный этим, поднялся и, подойдя к рабочему столу, некоторое время рылся в нем, а затем снял с кипы бумаг свежую распечатку. Снова усевшись, он некоторое время, как и положено истинному декламатору, выдерживал паузу. Тишина и так стояла мертвенная, только в кухне что-то скреблось и шебуршилось, но и это что-то вскоре стихло.

– «Возвращение оборотня», – прочел Иван Сергеевич заглавие и снова замолчал, чтобы подстроить атмосферу еще чуть. И продолжил:

– «Тишина стояла удивительная, такая, наверное, только и возможна в те ясные безлунные ночи, когда на море стоит полный штиль, и легкий бриз, волновавший воды после захода солнца, уже утих и не остудит разгоряченное лицо одинокого путника, бредущего по сырому песку вдоль узкой полоски пляжа, зажатой между отвесными скалами и бескрайним океаном, чьи воды, на горизонте сливаясь с небосводом, будто продолжают его бескрайнее дали, отражая свет ярких звезд, слагающихся в знакомые созвездия и над головой и у самых ног».

Иван Сергеевич читал негромко, но речь его была четкой и ясной, слова, слетавшие с губ, беспрепятственно проникали в сознание гостей, что с затаенным дыханием слушали хозяина дома. Оживив пейзаж и путника, Романов перенесся к его преследователю, неумолимо сокращающему расстояние с каждым пройденным шагом.

Лирик всхлипнул и тут же смолк. У всех остальных просто перехватило дыхание. Иван Сергеевич продолжал нагнетать, дрожь пробегала по спинам слушателей, переходя от одного к другому и возвращаясь обратно.

Вот уже и пляж оборвался, и скалы ушли в воду, отрезая измученному страннику путь к зыбкому спасению. Ничего не оставалось ему, как только, собрав остаток сил, начать карабкаться вверх, на отвесные утесы, надеясь, что преследователь его не отважится на столь безумный поступок.

– «И когда до края уступа, высившегося пред его затуманенным усталостью взором, оставалось не более метра, одно движение вверх, единственный рывок обессиленных мускулов, дрожавших словно туго натянутая нить от безумной боли тяжкого подъема, до уха его долетел чей-то голос, отчетливо произнесший следующие слова: „Дай мне руку“. Путник молчал, ошеломленно вглядываясь сквозь пелену усталости, окутавшую взор, в темноту ночи, но никого не видел на уступе: звезды уж исчезли с небесных сфер, и поднявшийся ветерок означал скорое наступление утра. „Дай мне руку“, – повторил тот же голос повелительно. И путник, не в силах противиться настойчивому голосу, вытянул, что было сил, вперед правую руку. Запястье сжали пальцы, и он крепко сжал незнакомое запястье. Сжал и вскрикнул в ужасе….».

Вскрик был наяву – это не выдержал поэт-лирик. Остальные быстро допили коньяк, остававшийся еще в бутылке.

– «То не человечья рука держала его, – невозмутимо продолжал Иван Сергеевич, – но шерстистая лапа зверя острыми когтями вцепилась ему в запястье. И с невыразимой силой тянула его наверх. Волна страха разом охватила несчастного, тщетно забился он, пытаясь освободиться от стального зажима. А рука оборотня все так же уверенно тянула его вверх.

«И внезапно когтистые пальцы разжались. И путника, отбросило от уступа, до края которого ему оставалось всего ничего, – не более полуметра отделяло его от благословенной земли, напоенной терпкими ароматами трав, иссушенных южным солнцем. И с изумлением, застывшим на лице, обрушился путник вниз – на мелкий песок пляжа, пропитанный океанскими водами. Неродившийся крик угас. Тело, дернувшись, застыло в странной позе человека, пытавшегося охватить весь мир распростертыми руками, а в кулаках были зажаты, словно обереги, горсти морского песка.

«Светало. Начинался прилив».

Иван Сергеевич окончил чтение и отложил распечатку. Но еще долго в комнате царила необыкновенная тишина: гости, замерев, по-прежнему вслушивались в отзвучавшие слова. Иван Сергеевич кашлянул негромко, весьма довольный. Все четверо вздрогнули, зашумели, налили, не стесняясь, из новой бутыли, выпили во здравие удивительного писателя и закусили: в самое короткое время в комнате сделалось шумно от произносимых похвал и звона хрусталя.

Гости хвалили новый рассказ столь искренне и с такой охотою, что Ивану Сергеевичу ничего не оставалось, как достать рукопись нового романа, еще не вычитанного и начать первую главу. А затем еще и еще одну, автор уже заразился всеобщим восторгом, и читал без остановок, будто сам торопясь узнать, к чему приведет героев следующая страница творения.

Именовался роман весьма загадочно: «Si tu non veneris ad me, ego veniam ad te», что переводилось приблизительно так: «Если ты не придешь ко мне, я приду к тебе». В тексте эта фраза составляла часть страшного заклинания, вызывающего разных нетопырей головы посмевших прочесть эту фразу вслух.