Читаем Окно в другое измерение полностью

Окно в другое измерение

Галина Каган , Мария Борисовна Беркович , Олег Игоревич Романчук

Юля сидит на кровати. Коротко стрижена. Ноги прикрыты одеялом.

Она ими пользоваться совсем не может.

— Сегодня вечером праздник. Ты пойдёшь?

— Нет, Юля, мне надо в институт.

— Институт? А что это — институт?

Пытаюсь объяснить.

— Ты когда сюда приедешь? Завтра?

— Нет, Юль, на следующей неделе.

— А завтра ты что делаешь? Пойдёшь туда, где большие девочки учатся?

— Да, а потом с мальчиком заниматься.

— А чем ты с ним будешь заниматься?

— Учить писать, читать.

— A–а, он учится читать…

— Ты умеешь?

— Нет. Мне тоже надо учиться читать, — говорит она со взрослой интонацией.

— Юля, сколько тебе лет?

— Не помню, — отвечает она с той же интонацией. — Десять или одиннадцать, не помню.

Думала, с Артёмом у нас всё хорошо. Наладили контакт, не прошло и года. Мальчик заниматься начал.

А вчера был очень плохой день. Артёму недавно сделали операцию. Для укрепления ножных мышц. Не буду вдаваться в подробности. Операция лёгкая, но после неё три недели нельзя стоять. И ходить, понятное дело. Приходится заниматься сидя.

Заниматься сидя Артём НЕНАВИДИТ.

Вот он веселится. Я прихожу. Перекашивается и стучится головой о ручку своего кресла–коляски. Делать ничего не хочет. Вообще.

На лице ненависть.

Разучился всё.

Мне–то больше всего хотелось дать ему как следует по попе. От обиды. Пришлось сдерживаться.

Рассказала об этом Шуриной маме, а она хитро улыбнулась и говорит:

— А это потому, что ты решила, будто всё точно знаешь.

— Что «всё»?

— Как с ним быть, знаешь. А не надо этого знать. Тем более точно.

Дорогой Лёва!

Лодочные сараи стоят у самой воды длинным рядом. Промежутки между ними заросли малиной, которую рвут дети по дороге на пляж. Как–то я заглянула внутрь через щель, но ничего не увидела, кроме лодочных цепей. На крышах сараев сидят чайки, сидела и я там как–то раз, пока грузили байдарки. Там пахнет солью, дымом и рыбой, одним словом — копчением.

Мне в город дали пару копченых рыбин, одну я съела, не выдержав, по дороге домой. Как на меня смотрели прохожие, когда я ела ее прямо так, руками, поставив сумку на парапет набережной! Мои руки тоже стали пахнуть солью, к ним пристали рыбные чешуйки, тогда я вспомнила Рыбацкий Стан. Мы туда плавали, он стоит на каменном мысу: хижина, коптильня, сарай для лодок.

Как рассказывал Женя, ставили всё это двое друзей, Андрюха Орел и Ваня Медведь, потом они поссорились, Ваня построил дом на другой стороне мыса, а Андрей остался на этой.

— Андрюха здесь всегда живет, он и баба его. Она гуляет по полгода, потом он ее бьет и дальше живут.

Мы вошли в дом: у стен две широкие лежанки, одна покрыта тулупом. Маленькое окошко, полутьма. Дверь и стены обиты войлоком на случай морозов, на стенах висят сети, разные хитрые крючки и другие приспособления, полка для посуды. На плите стоит закопченный чайник, и, конечно, пахнет рыбой.

Женя поставил на стол пакет с тушенкой («Я все равно Андрюхе должен»). Мы немного посидели на лежанках и вышли. Обратной дорогой Женя рассказывал:

— Знаешь, Андрюха вообще–то из Питера, он городской. Просто однажды наступает такой предел, когда понимаешь, что на самом деле человеку много- то не надо. Тут отношения очень чистые. Чего запутывать? Природа… Вот однажды и мне все надоест, перееду к Андрею, буду помогать ему сети ставить.

Дорогой Лёва!

Это будет последнее письмо в книге. Во–первых, скоро наступит пятнадцатое число, а я должна закончить всё за один день. Во–вторых, и так достаточно путаницы. А всё потому, что я ничего не понимаю. Но знаешь, это даже приятно. За последние три года — с тех пор, как я начала работать, — моим любимым выражением стало «Я не знаю». Поэтому не огорчайся, если тоже ничего не понял. Как говорят нам на практике в школе, «вы же учитесь!».

Заския:

— Дай ему понять, дай ему почувствовать, дай ему прожить.

«Такие дети притягивают. Их мир завораживает, хотя никто не может его понять. Нужно как–то проникнуть в этот мир и расширить его изнутри. Но никто не знает как».

«Умственно отсталый», «глубоко умственно отсталый»…

А мы не знаем и не можем представить, что делается в голове у Артёма, Уны, у остальных.

Кажется мне, они за такой рекой, где эти критерии несостоятельны и не нужны.

Их мир скрыт, но свет в наш мир проникает.

Не буду говорить о смысле, потому что всё равно ничего не знаю и не могу сказать.

Но мне хорошо с ними.

Я с ними чувствую такую глубину жизни, которая мне и не снилась.

Я хочу, чтобы они продолжали учить меня.

С любовью,

Маша.