Окно в Европу

Пора наследника оженить и приданое взять, подумал князь. Верно Чуб говорит, принцесска нужна, и побогаче! Как вера переменится, так и надо девку выбрать из иноземных стран! Ежели к Риму прислониться, то латынянку, а лучше дочку курфуста баварского, прусского или саксонского. В Египте нынче нет принцесс, скинули в Египте фараона, зато там золота немерено, пирамиды, по слухам, кроют, дороги мостят! Можно из Египта взять девицу, из фараонова семейства, если бунтовщики не всех перестреляли. Вот с иудеями сложнее будет – примешь их веру, а на ком женить наследника?… Народ богатый, слова нет, однако все купцы да банкиры, банкиры да купцы, а прежних их царей под корень извели… Хотя банкирская девка плюс сундуки с монетой тоже вариант… Было бы сундуков поболе!

От этих державных размышлений князь утомился, выпил медовухи и решил, что выбрать веру, а значит, и жену наследнику – дело бояр. Пусть советуют! Целая Дума их, бездельников! И бояре в ней на всякий вкус: есть столичные вроде Чуба, Кудри и Лаврухи, есть тверские, суздальские, костромские, и новеградские тоже есть, с главным своим заводилой Микулой свет Жердяичем! Пусть потягаются и скажут, какая вера для Руси пригодна и что с той веры можно получить!

После стрелецкой горькой, брусничного зелья и медовухи князь захмелел, но хмель покоя не принес – спину все еще ломило, а в голову полезли вдруг совсем уж ненужные мысли об Азовском походе на хазар и проигранной войне. Князь насупился, встал, потирая поясницу, подошел к раскрытому окну и бросил взгляд на свой столичный город.

С крутого днепровского бережка, где возвышался Зимний, видно было далеко, от Дворцовой площади до Пьяного конца и Мусорного посада, и дальше, до застав, откуда бежали пути-дорожки на четыре стороны света. Одна вела на юг, к хазарам, Черному морю и Кавказским горам, другая – на север, к Новеграду, к Балтике и Беломорью, к суровым скалам варяжской земли. На восток уходил бесконечный путь, пролегавший сквозь леса к Уралу, а затем по сибирским чащобам, степям и пустыням, в непонятную страну Китай и к великому океану. Места вдоль той дороги были дикие, но богатые: в тайге полно пушного зверя, в водах красная рыба лосось, руд всевозможных с избытком, а на островах, что звались Курилами, есть золото и редкий камень изумруд. На эти острова зарился мелкий японский народец, слал в Киев грамоты, но их сжигали, не читая. Да и как прочтешь, если писано хитрой буквой иероглифом!

На запад вел широкий тракт, распадавшийся на два: в Венгрию и Польшу. Там, по утверждению Близняты Чуба, была цивилизация, особенно у латынян, фрязинов и германцев – банки, академии, печатни, паровые дороги, билдинги в сто этажей, кабаки, где бабы пляшут голышом, и всякие иные чудеса. Не так далеко от Руси, много понятнее, чем Китай, и очень, очень соблазнительно… Туда и оконце рубить, подумал государь Владимир, вздыхая и оглядывая город.

Площадь и Княжий спуск, что шел от площади к торговым рядам, казались безлюдными и тихими – в этот поздний час их охраняла варяжская гвардия, и киевляне сюда благоразумно не совались. Над Торжищем плыл дымок из труб харчевен и трактиров, слышался многоголосый гул, ржание коней, грохот колес о мостовую, а временами – пьяные выкрики. Там всю ночь мерцали огни и суетился торговый народец: кто покупал, кто продавал, кто жульничал, кто пил и в драку лез, чтобы пробудиться на заре обобранным дочиста у тиунов в холодной. Гончарный конец, Кожевенный, Мельничный, Ткацкий уже спали, но в Литейном полыхал огонь, суетились дюжие работники, черные от угольной пыли, неугасимое пламя ярилось в домнах, ручейки металла текли в изложницы. В Купчинской слободе гуляли, то ли свадьба там справлялась, то ли поминки, то ли какой миллионщик из новорусских катал гулящих девок на тройке с бубенцами, с шиком поливая улицы фряжским шипучим вином. Гуляли широко и шумно, не заботясь о благочинии и не боясь надзиравших за ним тиунов – в той слободе тиуны были прикормлены, кланялись за любой объедок с господского стола. На окраинных заставах стояли в карауле часовые и молодцы из таможенной службы, проверяли груз и купцов, глядели, не везут ли что недозволенное. Зорко глядели, изымая запретный товарец в свои бездонные карманы.

В темном киевском переулке раздевали прохожего. Он кричал: «Рятуйте, люди добрые!» – да никто не отзывался. Кричал он долго, пока не сунули меж ребер нож.

Князь того крика не слышал. Город велик, концы долгие…

* * *