Окно в Полночь

Говорят, Иннокентия Матвеевича увезли в состоянии острого психоза сразу после смерти бабушки, и Алька с мамой к деду ездили почти каждый месяц. А я так и не собралась ни разу. Вернее, один раз собралась, приехала — познакомиться для начала, потопталась на крыльце и решила, что мне туда еще рано. Вероятно, мой внутренний голос был прав.

Я умылась и поплелась за сестрой на кухню. Села за стол и придвинула тарелку с борщом. Пахло изумительно, но…

— Валерьянки?

— Тошнит от нее уже…

— Коньяка?

— Аль, я ж не пью!

— А я, пожалуй, выпью…

Уныло размешивая в борще сметану, я поведала сестре историю своих неприятностей. Алька выпила рюмку за Муза, вторую — за самопишущуюся книгу, третью — за птеродактиля, а на рассказе о саламандре в сомнении посмотрела на бутылку и решительно отодвинула ее в сторону.

— Почему ты молчала?

— Так… у вас же отпуск, Таиланд… — оправдывалась я. — А у меня… так…

— Балда интеллигентная! «Да че я буду вас грузить своими мелочами, да я лучше свихнусь по-тихому!», — передразнила мои заикания сестра. — Я тебе кто, чужой человек?

Я не нашлась, что сказать. Опустила глаза, вздохнула и снова хлюпнула носом.

— А ну, ешь! — с угрозой добавила Алька. — Из-за стола не выпущу!..

Я послушно взялась за остывший суп. Сестра встала, походила по кухне и остановилась у окна. Задумчиво повозила пальцем по стеклу, обводя морозные узоры, похмурилась и вздохнула:

— Не вовремя мы уезжаем… Чувствовала да не послушалась… — и повернулась ко мне, добавив: — Родителям — ни слова. Вообще у них не появляйся — мама тебя сразу же раскусит. Мне пиши каждый день — что случилось и как ты в целом. Две недели пролетит быстро… Вернусь, и мы что-нибудь придумаем. Слышишь, Вась? Обязательно придумаем!

Я нервно хмыкнула. Да-да, и Валика для компании позовем… Они думать будут, а я… А что я? Я вообще-то из нас троих — фантаст, это мне полагается «что-нибудь» придумывать.

— Аль, не грей голову, — я встала и пошла к раковине — мыть тарелку. — Езжай и отдыхай, вы тыщу лет нигде не были. Да и не до меня будет, когда девчонки море увидят. А я справлюсь.

— Каждый раз, когда ты так говоришь, случается очередная ерунда.

Я легкомысленно пожала плечами:

— Да, я блондинка, а у тебя какие оправдания?

— Посуду в гостях не моют — денег не будет, — улыбнулась в ответ сестра. — Тарелку поставь. И пойдем — покажу свою новую работу. Да и старые заодно. Ты когда у меня в гостях была в последний раз?

Летом. Позапрошлым. Да, мне стыдно. Но я же не виновата, что ее муж — занудливый пиз… придурок, который меня с первой встречи люто ненавидит? Ревнует, как всегда казалось. Или просто сволочь по характеру. Или все вместе плюс что-нибудь еще. Он постоянно цеплялся ко мне по мелочам и доводил до белого каления. Я долго молчала и терпела ради Альки, а Гена это понимал и пользовался. Пока у меня не лопнуло терпение.

Я прошла за Алькой по коридору, поджав губы. Неприятно вспоминать, но… В тот день я как раз пришла отпраздновать наш общий с сестрой день рождения и, пока сервировала стол, узнала о себе много интересного и унизительного. Сначала промолчала, а потом отловила Гену на балконе. Сказала, что он козел, скотина и много чего матерного. И добавила, что если он, падла, еще раз откроет рот, я забуду об образовании, воспитании и чувстве самосохранения. И прокляну. У меня же бабушка — ненормальная ведьма, а я от нее все унаследовала, от хаты до съехавшей крыши. Гена сбледнул и заткнулся. А я с тех пор в гости не приходила. Встречалась с Алькой и племяшками в кафе, магазинах, парках… Не хочу, чтобы ей пришлось выбирать между мной и мужем. Врагу такого не пожелаешь. И я отнюдь не уверена в ее выборе.

Алька, конечно, обо всем прознала. Извинялась долго и оправдывала Гену «таким чувством юмора». Я смолчала в ответ, а про себя подумала, что долго он с «таким чувством юмора» не проживет. И найдут его однажды в пригородном леске. В десяти пакетах. И я буду совершенно ни при чем.

— Вот! — вырвал из неприятных воспоминаний голос сестры. — Смотри! Хорош?

Я моргнула и прошла за ней на лоджию. Летом Алька рисовала красками, а по зиме — только карандашом. Одно с Геной хорошо — сестру мою любил до фанатизма, любой каприз выполнял. И с девчонками возился по вечерам, пока она работала. И лоджию отремонтировал и утеплил так, что и в минус сорок здесь тепло и уютно. И света хватает.

— Он мне приснился неделю назад, и снится до сих пор. И я не выдержала — зарисовала, — гордо вещала Алька. — Гена сказал, что это лучшая моя работа, что парень — как живой!

Мне стало нехорошо. Среди ярких картин, развешанных по стенам, на этюднике — единственный карандашный набросок. Мой, чтоб его за ногу, герой. Нос прямой, глаза гордые и раскосые с проницательным прищуром, брови вразлет. Коса в семи узлах через плечо, старенький плащ и — тень. По правой стороне лица, как я ее видела, когда наброски внешности делала. И чьи-то костлявые лапы над плечами.

— Нравится? — подпрыгивала рядом Алька.

— А глаза потом фиалковыми сделаешь?.. — ответила невпопад. — Светящимися в темноте, да?

— Ну… да, — растерялась она. — А ты откуда знаешь?