Окно в Полночь

— Вернуть всё хочу, — он заметил, что на магию я уже не ведусь, и тяжело вздохнул. И попросил: — Перепиши, Василёк, прошу… Верни всё, как было, до его появления, — он смотрел на меня и не видел. — Просто убери его из наших жизней. Верни Симу… и Дусю. Ты же можешь, ты писец — и ты летописец, — его голос стал хриплым и каркающим, в глазах взметнулись искры: — Ты же можешь! Я его берег, Василёк, нарочно берег, хотя знал… Всё знал! Но ждал — когда в тебе дар проснется, когда опыт появится, когда ты с ним встрешься — в его логове встретишься, где все записи, все детали изменений… И где он — живой, чтоб показать и рассказать, как… Чтоб опыт тебе передать.

Я застыла с раскрытым ртом, не имея ни слов нужных, ни мыслей. А двоюродный дед продолжал возбужденно хрипеть, открывая карту за картой:

— Дар всегда менялся от будущего к прошлому: отец провидец, Дуся — живописец, и я знал, что ты будешь летописцем. Знал и берёг. Память его берёг. Память — дорога в прошлое… Он всё тебе расскажет. Чем извел Дусю, чем — Симу… А ты запиши. И перепиши. Черновики Дусиной истории — в твоих руках. Тебе только чуть-чуть подправить и… Ты летописец, ты можешь… — он вскочил на ноги и как рявкнет: — Переписывай! И меняй его, как он твоих близких менял! Делай из него, что хочешь, хоть убей в утробе матери, хоть дар писца отними! Чтобы не вредил! Ты и не на такое способна!

Я изумлённо внимала. Однако прав дядя Боря, трижды прав. Сумасшедший — и не то слово… Перепиши… А я? А моя жизнь?

— Вы что… серьёзно?

— Меняй! — снова рявкнул он, и сияние усилилось.

Кухня утонула в багряном свете позднего заката, дядя Боря съёжился, а меня снова чуть не вынесло из тела. Лишь за спиной шевельнулся… ветер. Да, я не беспомощный писец… без ключа. Муз, солнце ты моё запойное… Я приободрилась. Я не одна.

— Меняй!..

— Не буду! — псих, прости, господи… — Ни в чужие головы, ни в чужие могилы я не полезу!

Он был страшен. Чёрт, он был пугающе страшен. Багровое безумие в глазах, ручьи силы по скрюченным рукам и искаженному лицу — как потоки крови. И сущность высунулась из груди, хлопнула крыльями, зашипела злобно. И от страха у меня снова перемкнуло все инстинкты. Я смотрела на двоюродного деда с содроганием, но глаз не отводила. И вместо отвращения и испуга меня накрыло бешенством. Из-за их бредней… Валик был бы жив, его мать не стала бы такой… если бы уничтожили причину, а не ждали… меня.

— Переписывай!.. — он шипел змеей. — Не дово…

— Не заставите! — лучшая защита — это нападение, и ярость придала мне сил. — У вас нет надо мной власти! Вы не понимаете, чего хотите! Это же… всё изменит! Все жизни! Мы все связаны! Одно изменение в прошлом и… А со мной что будет, а? Если бабушка оживет, что будет со мной? Во что моя жизнь превратится? Или вам пофиг, что очнусь в психушке после такой смены реальности?

— Эгоистка! — выплюнул как оскорбление. — Молодая ещё, подстроишься! А Дуся…

— …умерла! — прости, бабушка, не к ночи ты будь помянута… — Кто я такая, чтобы менять законы мироздания? Кто вы такой, чтобы этого требовать? Не имеете права! И лезть в мою жизнь вы тоже права не имеете!

— Эго… — заладил.

— Да! — перебила злобно и психанула: — Да, эгоистка! И горжусь этим! Это моё достижение! Вы хоть знаете, как трудно в этом проклятом мире творческому человеку? Как трудно не потерять себя в потоках информации, среди бесконечных историй, образов, героев, сущностей? Как тяжело каждый день по кусочкам собирать себя, отрывать от историй и возвращаться в мир, которому плевать на то, что ты другой? В котором все от тебя чего-то хотят — то работы, то внуков, то замуж, а на твои желания — параллельно? Вы хоть представляете, как трудно сберечь свою личность — и не идти на поводу у общественного «надо», и не раствориться в бесконечных историях?..

Я перевела дух и выплеснула все, что болело долгие годы:

— Вы не представляете, как трудно сохранить себя… Когда чужие истории выносят мозг — приходится защищаться от них. Ведь писательством сыт не будешь — надо работать. Чтобы жить. И среди «надо» находить хотя бы час для себя. Чтобы выпустить истории, иначе они сведут с ума. И чтобы отдохнуть от этого мира и побыть немного тем, кем никогда не станешь… Это зверски тяжело. И я долго налаживала свою жизнь так, чтобы успевать везде и понемногу. И себя долго собирала по косточкам. Да, я стала эгоисткой. И не буду ничего менять. Не-бу-ду! Себя я под удар не поставлю!

— Но Дуся… — двоюродный дед вдруг опустил глаза и пошатнулся, ища опору.