Око флота

Мичманы, чей возраст разнился от двенадцати до двадцати четырех, стали переглядываться, гадая, на кого же обрушится гнев мистера Морриса. Дринкуотер непроизвольно сжался, уже догадываясь, что его ожидает. Едва испытующий взгляд Морриса сходил с лица очередного соседа, тот опускал глаза на оловянную миску и кружку, стоявшие на столе. Никто не собирался поддерживать Морриса, но и никто не осмелится и противоречить ему, какую бы гадость тот не затевал.

— Мистер Дринкуотер, — Моррис насмешливо выделил обращение, — мне придется избавить вас от пристрастия лить слезы с помощью небольшой порки. На рундук!

Дринкуотер понимал, что сопротивляться бессмысленно. Услышав свое имя, он тяжело поднялся, тупо посмотрел на указанный рундучок. Ноги дрожали и отказывались идти. Тут под напором ветра «Циклоп» накренился, и Дринкуотера, помимо воли бросило на рундук. Моррис стремительно подскочил к Дринкуотеру, раздвинул у него фалды сюртука, и, продев за пояс пальцы, под аккомпанемент рвущейся ткани содрал бриджи с ягодиц Дринкуотера. На памяти Натаниэля это был уже шестой раз столь жесткого обращения Морриса с его штанами. Эти бриджи сшила его мать, ее нежные пальцы так аккуратно работали иглой, а в глазах стояли слезы от предстоящей разлуки со старшим сыном.

Как бы то ни было, молодой организм Дринкуотера позволил ему пережить тот переход в Спитхед. Не взирая на боль в ягодицах, ему пришлось пройти хорошую школу обращения с парусами, поскольку западные штормы заставляли фрегат вести бесконечную жесткую битву со встречным ветром, и только на второй неделе октября 1779 г. корабль достиг якорной стоянки на рейде Святой Елены под прикрытием Бембриджа.

Едва корабль, обстенив марсель, подался назад, и якорный канат зазмеился по клюзу, третий лейтенант получил приказ спустить на воду капитанскую гичку. Моррис выступал в роли шлюпочного старшины. Он приказал Дринкуотеру идти на нос, где ухмыляющийся моряк вручил парню отпорный крюк. Гичка раскачивалась на волнах у борта фрегата, удерживаемая крюком за грот-руслень. Палуба фрегата была не видна, но Дринкуотер слышал, как по ней застучали каблуки морских пехотинцев, остановившихся у порта. Раздался пересвист дудок. Мичман поднял глаза. В отверстии порта появился капитан Хоуп, придерживающий рукой шляпу. С момента той краткой встречи Дринкуотер впервые увидел его так близко. Глаза их встретились. Взгляд юноши был полон восхищения, взор же капитана равнодушно скользнул по нему. Хоуп повернулся, ухватился за трос и скользнул за борт. Спустившись по борту, он замер примерно в футе от планширя шлюпки, ожидая, когда волна приподнимет ее. Потом прыгнул, не слишком изящно приземлившись между первой и второй банками. Он перебрался через банку, сидевшие на которой матросы раздались в стороны, и занял свое место.

— Весла на воду! — скомандовал Моррис. — Отваливай!

Дринкуотер с силой навалился на крюк. Тот зацепился за металлическое крепление русленя; когда нос гички начал разворачиваться, Натаниэль попытался высвободить крюк, но тот держался прочно. Рукоять вывернулась у него из рук и нелепо повисла у борта. Он перегнулся через планширь и сумел ухватиться за кончик рукояти. От усилия и стыда пот лил с него ручьем. Попытавшись перехватиться поудобнее, мичман едва не свалился за борт.

— Эй, на носу! Сидеть смирно! — рявкнул Моррис, и Дринкуотер скорчился на носовой банке, ему не оставалось ничего иного, как до дна испить чашу своего унижения.

— Вместе, навались!