Око Озириса

Он любезно пропустил нас в холл, а оттуда повел по лестнице в комнату, из окна которой диктовал условия капитуляции. Это была строгая, обшитая деревом гостиная в старинном стиле, с большим камином, на одной из резных панелей которого я различил инициалы J. W. Р. и дату: 1671. В дальнем конце стоял массивный письменный стол, за ним – металлический сейф.

– Я знал, что вы придете, – спокойно произнес мистер Джеллико, расставляя стулья возле стола. – Я понял, что вы, профессор, интересуетесь делом Беллингэма, когда в понедельник увидел вас вечером с доктором Барклеем у ворот Темпла. Как насчет хересу, джентльмены? – Он поставил на стол поднос с графином и рюмками и, положив руку на пробку, вопросительно посмотрел на нас.

– Я, пожалуй, не прочь, мистер Джеллико, – устало сказал Бэджер.

Джеллико налил рюмку и с церемонным поклоном подал инспектору, потом, все еще держа графин в руке, обратился к Торндайку:

– Доктор, выпьете самую малость?

– Нет, благодарю, – отказался Торндайк столь решительно, что Бэджер обернулся к нему и, поймав его взгляд, опустил рюмку, которую уже подносил ко рту, обратно на стол.

– Не хочется торопить вас, мистер Джеллико, – проговорил инспектор, – но время позднее, пора приступить к делу. Так с чего начнем?

– Я дам подробные показания о происшествии и надеюсь услышать от доктора Торндайка, каким образом он пришел к своим удивительным выводам. Притом, по-моему, будет гораздо занимательнее, если мистер Торндайк сообщит информацию прежде, чем я изложу действительные факты.

Торндайк кивнул в знак согласия. Джеллико, усевшись в кресло за столом, налил себе воды, выбрал из красивого серебряного портсигара папиросу, закурил и, приняв расслабленную позу, приготовился слушать.

– Впервые я прочел об инциденте с Джоном Беллингэмом, – начал Торндайк без всяких предисловий, – около двух лет назад в газетах. Я судебно-медицинский эксперт, веду соответствующий курс в колледже и увлекся данным делом чисто академически, потому что оно относилось к моей специальности. Репортеры не баловали публику подробностями о взаимоотношениях лиц, причастных к исчезновению египтолога, и понять мотивы преступления не смог бы даже опытный сыщик. Мне пришлось апеллировать к фактам и анализировать их без всякой предвзятости, а о мотивах временно забыть. Как ни странно, такой метод продуктивен. Вы удивитесь, но уже первые мои гипотезы оказались верными и впоследствии привели к выводам, подтвержденным экспериментальным путем, в том числе с помощью опытов, произведенных мною сегодня в музее. Подчеркиваю: я отталкивался от фактов, которые черпал из газет, а затем, логически рассуждая, делал свои умозаключения. Опираясь на факты, я сформулировал четыре версии происшедшего:

1. Человек жив и скрывается, что допустимо по ряду причин, на одну из которых я укажу чуть позже.

2. Джентльмен умер в результате несчастного случая или внезапной болезни, и его тело не опознали. Эту версию я отмел, ибо при мистере Беллингэме постоянно находились вещи, например визитные карточки, по которым его личность установили бы непременно.

3. Мистер Беллингэм убит неизвестным лицом (лицами) с целью ограбления. Предположение не слишком убедительно по той же самой причине: тело обязательно обнаружили бы и опознали.

Три перечисленные гипотезы я счел невероятными, к тому же они не касались ни одного из субъектов, составлявших круг общения Джона Беллингэма. Единственной зацепкой был брелок, найденный в саду мистера Годфри. Я отбросил эти три объяснения и сосредоточился на четвертом: человек убит одним из тех лиц, чьи имена мелькали в газетах. Журналисты называли четверых, и из них приходилось выбирать; вот эти имена: a) Джордж Хёрст; b) Годфри Беллингэм; с) мисс Беллингэм; d) Артур Джеллико.

Когда же в последний раз видели живым Джона Беллингэма? Вот вопрос, который я постоянно внушаю своим ученикам, ибо он самый важный при подобном расследовании. Я задал его самому себе и ответил: четырнадцатого октября тысяча девятьсот второго года на Куин-сквер, в Блумсбери. В тот день коллекционер, несомненно, был жив и находился по указанному адресу, ибо его видели в одно и то же время два лица, оба хорошо его знавшие, и одно из них – доктор Норбери, совершенно беспристрастный свидетель. После этой даты никто и никогда не встречал пропавшего ни живым, ни мертвым. В газетах писали, что двадцать третьего ноября его видела экономка мистера Хёрста, во что я изначально не поверил: она не знала Джона Беллингэма в лицо и могла принять за него любого джентльмена, кто назвался бы этим именем.

Таким образом, днем исчезновения жертвы нужно считать, вопреки всеобщему мнению, не двадцать третье ноября, а четырнадцатое октября. Я понял, что вопрос: «Что случилось с Джоном Беллингэмом после того, как он вошел в дом мистера Хёрста?» – в корне неверен, и сформулировал его так: «Что произошло, после того как Беллингэма видели на Куин-сквер?»