Око Силы. Третья трилогия. 1991-1992 годы

Человек в шляпе, подойдя к Фролу, остановился в двух шагах. Дхар, пытаясь остановить льющуюся кровь, сжал простреленную кисть.

– Вы смелый человек, Соломатин, – из-под глубоко надвинутой шляпы послышался жуткий, нечеловеческий голос. – Но вы нарушили слишком много правил…

Фрол закусил губу, пытаясь сдержать стон. До Сиплого было метра полтора, и дхар подумал, что сумеет допрыгнуть и схватить врага за горло. Если бы не раненая рука… Сиплый, похоже, догадался. Из-под шляпы раздался жутковатый звук, что должно было обозначать смех.

– Не успеете, Соломатин! Вам не поможет даже Истинный Лик.

Фрол попытался собраться с силами, сосредоточиться, но жгучая боль мешала, секунды проходили, а тем временем Сиплый, отсмеявшись, поднял револьвер.

– Убей его! Убей! – вопил Шинджа, испуганно прячась за спину человека в пальто. Фрол понял, что у него остается единственный шанс. Он подался вперед, чтобы прыгнуть прямо на врага, но тот вновь рассмеялся и медленно поднял голову. Страшное нечеловеческое лицо глянуло на Фрола, но несмотря на это дхар сразу узнал знакомые черты.

– Это… елы… – ахнул он, – но почему?!

Из револьверного ствола блеснуло пламя, Фрол ощутил страшную боль, затем все покрыла тишина, и чей-то тихий голос позвал его по имени…

…Дхар очнулся там же, на просеке. Быстро вскочив, он принялся разминать затекшие руки, но простреленная кисть не болела, исчезла рана, и Фрол стал удивленно осматриваться, пытаясь понять, что произошло. Прямо перед ним Китаец и тот, второй, которого он успел узнать, затаскивали вглубь леса чье-то беспомощное тело. Внезапно Фроат узнал свою куртку, увидел валяющийся на земле рюкзак с бесполезным уже револьвером и все понял.

– Вот елы! – выдохнул он. – Как же это? Значит, достали?

– Не бойся, воин Фроат! – услыхал он знакомый голос.

– Варфоломей Кириллович! – Фрол обернулся. – Выходит… Выходит, меня действительно… И вы были правы…

– Сколь был я рад, ежели бы ошибся! – негромко ответил старик.

Все еще не веря, не желая верить, Фрол вновь огляделся. Да, старый священник не ошибся…

– Значит, вы пришли со мной попрощаться? – невесело усмехнулся он.

– Я пришел тебя встретить, князь Фрол.

– Как вы меня назвали? – поразился дхар. – Вы же… вы же меня все больше Фроатом… И князь… Почему?

– Любо тебе дхарское имя, – еле заметно улыбнулся старик. – Но ныне звать тебя должно, как зовет Тот, Кто призвал тебя. И меня, грешного, называй иначе…

Фрол хотел переспросить, но, повернувшись, увидел того, кого привык называть Варфоломеем Кирилловичем, и удивленно замолк. Старик вновь улыбнулся и кивнул на Фрола. Дхар взглянул на себя и удивился еще больше. Он попытался спросить об этом новом, непонятном, но Варфоломей Кириллович, шагнул вперед и положил широкую легкую ладонь ему на плечо. Блеснул ослепительный свет, и в ту же секунду исчезли и вечерний залитый закатным солнцем лес, и пыльная дорога, и засыхающие пятна крови на серой земле…

Глава 12. Внеочередное звание

Келюс уже четыре дня как вернулся в Столицу. Его долгое отсутствие опять никого не удивило. Сосед отдал ключи, равнодушным тоном поинтересовавшись, хорошо ли удалось отдохнуть, на работе, куда Николай заглянул на следующий же день, выяснилось, что он приказом отправлен в отпуск. Только Лида радостно вскрикнула, услыхав по телефону его голос. Курносая художница все эти дни пыталась найти Лунина, обзванивая немногочисленных общих знакомых. Однако рассказывать ей Келюс ничего не стал ничего, решив, что девушке хватает своих забот.

Среди груды почты Николай надеялся найти весточку из Крыма, но ничего, кроме газет, вещавших об инфляции и о близкой гражданской войне, обнаружить не удалось. Николай помнил, что сам строго-настрого запретил Ольге и Валерию писать и звонить без крайней необходимости, но все же расстроился. От Фрола также не было вестей. Лунин, начавший отчего-то волноваться, хотел заказать междугородний разговор с ПГТ Дробь Шестнадцать, но затем вспомнил, что дхар, прощаясь, сказал, что едет куда-то по делам, и решил не беспокоить его родителей раньше времени.

Плотников по-прежнему пребывал в нетях. Его отец, до которого Николай с немалым трудом дозвонился, сообщил, что у его отпрыска все в порядке, и даже передал Лунину привет, однако все это говорилось таким тоном, что Келюс поспешил распрощаться.

В раскаленной летним солнцем Столице делать было совершенно нечего, ехать некуда, и Келюс делил время между перечитыванием пыльных томов семейной библиотеки и разбором своих записей, касавшихся партийного архива. Почти каждый день он навещал Лиду. Пару раз они гуляли по парку, Николай катил коляску, в которой сидела девушка, а Лида время от времени пыталась работать. Теперь ее рисунки стали совсем другими. Абстракции, столь восхищавшие Келюса во время посещения выставки на Малой Грузинской, исчезли. Девушка рисовала парк, увядшие от жары листья на ветвях и белесую гладь пруда. Рука плохо слушалась, рисунки получались так себе, но Николай хвалил все подряд, хорошо, впрочем, понимая, что слова едва ли способны обмануть больную.