Око Соломона

К сожалению, шевалье де Лузарш отказался разделить сомнения и беспокойство своего сюзерена. Претензии лотарингцев он отмел с порога и наотрез отказался, вступать с ними в любые переговоры. Сам шевалье являл собой образец уверенности в собственных силах. Благородный Гуго вдруг осознал, что Глеб возмужал за время похода. И если раньше он охотно шел на поводу у сильных мира сего, то сейчас предпочитает действовать самостоятельно, мало считаясь с чужим мнением. Лузарш и внешне сильно изменился – лицо стало жестче, взгляд злее, а плечи как-будто шире. А ведь этот человек был молод, ему еще не исполнилось двадцати пяти лет.

– По моим сведениям, – понизил Глеб голос почти до шепота, – Готфрид Бульонский и Раймунд Тулузский сговорились между собой. Бульонский уступает Сен-Жиллю Антиохию, а тот в свою очередь признает его королем Иерусалима.

– Боюсь, что Боэмунд Тарентский не согласится с таким раскладом, – криво усмехнулся Вермондуа.

– Если замок Ульбаш будет находиться в руках лотарингцев, то Боэмунду ничего другого не останется, как принять условия своих соперников. О тебе, благородный Гуго, и речи не будет. Никто в твою сторону даже не посмотрит.

В словах Лузарша было слишком много правды, чтобы Вермондуа мог со спокойной душой от них отмахнуться. Формально Гуго числился вождем всего французского ополчения, но герцог Нормандский и граф Фландрский не особенно считались с братом короля, предпочитая заключать союзы по своему усмотрению. К сожалению, Вермондуа, потерявший значительную часть рыцарей в самом начале похода, практически ничего не мог им противопоставить, кроме разве что ума и хитрости.

– Если ты сам, благородный Гуго, не собираешься претендовать на Антиохию и Сирию, то почему бы тебе не уступить свои законные права какому-нибудь честолюбцу за хорошую плату?

– Кого ты имеешь в виду? – насторожился граф.

– Хотя бы Боэмунда Тарентского, – пожал плечами Глеб. – А замок Ульбаш в ваших взаимных расчетах станет очень весомым доводом.

Вермондуа предложение Лузарша понравилось. Антиохия была, конечно, лакомым куском, но для того, чтобы ею завладеть, у благородного Гуго не хватало сил. Однако это вовсе не означало, что брат французского короля должен был вечно оставаться проигравшей стороной в спорах, ведущихся между вождями.

– Почему бы мне в таком случае не поддержать Раймунда Тулузского? Он ведь вассал моего брата.

– Прямо скажем, беспокойный вассал, – покачал головой Лузарш. – И если к обширным владениям благородного Раймунда в Европе добавятся еще и богатейшие земли в Сирии, то, боюсь, Филиппу Французскому придется несладко. По-моему, тебе пора определиться, благородный Гуго, либо ты останешься здесь, в Сирии, либо вернешься в Европу. В первом случае, тебе следует позаботиться о земельных приобретениях, во втором – о деньгах. С помощью золота ты сможешь расширить свои владения во Франции и занять среди вассалов французской короны подобающее тебе место.

– А ты, Лузарш, уже определился?

– Мне некуда возвращаться, Гуго, – вздохнул Глеб. – Я четвертый сын в семье своего отца. До сих пор я пользовался благосклонностью короля Филиппа, но счастье переменчиво. Особенно если оно зависит от такого непостоянного человека, как твой брат. Меня бы устроил замок Ульбаш и прилегающие к нему городки и села.

– Ты хочешь обрести благосклонность нового сюзерена? – нахмурился Вермондуа.

– Я бы предпочел, чтобы этим сюзереном стал ты, благородный Гуго, – улыбнулся Лузарш. – И если ты заявишь свои претензии на Антиохию, я поддержу тебя без всяких условий. Хотя, честно тебе скажу, шансов на победу у нас будет немного.

Граф Вермондуа и сам понимал, что времени на раздумья у него практически не остается. Более того, где-то в глубине души он уже принял решение. Гуго не нравился здешний климат. Он плохо переносил изнуряющий зной. Его раздражали чужая речь и чужие обычаи. Но даже не это было самым главным. Ему не хватало сил, чтобы бороться за первенство, а ходить в вассалах у Готфрида Бульонского или Раймунда Тулузского представителю рода Капетингов не пристало. Одно дело принести оммаж, ни к чему, в сущности, не обязывающий, Алексею Комнину и совсем другое – одному из вождей крестоносцев. Это неизбежно уронило бы престиж Капетингов в Европе и привело бы к большим осложнениям внутри Французского королевства и без того раздираемого на части непокорными вассалами.

– Я подумаю над твоими словами, Лузарш, и дам ответ в ближайшие дни, – сказал Гуго. – Но у меня есть к тебе просьба. Супруга шевалье де Гранье тяжело переносит беременность. Ей нужен уход, а в лагере его обеспечить невозможно. Этьен будет тебе очень обязан, если ты окажешь гостеприимство благородной Эмилии.

– Я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь даме благополучно разрешится от бремени, тем более что меня уже просила об этом Адель де Менг.

Вермондуа бросил на Лузарша насмешливый взгляд:

– Насколько я понимаю, благородная Адель собирается сопровождать свою подругу?

– Ты как всегда зришь в корень, благородный Гуго, – оценил прозорливость графа шевалье де Руси.