Око Тимура

Воины, встав спиною друг к другу, вытащили луки, наложили на тугие тетивы стрелы. И как только из оврага и позади, с улицы, выскочили, уже не таясь, лихие людишки, им навстречу со свистом полетели стрелы. Кто-то из нападавших, застонав, повалился в снег, остальные чуток замешкались – и тоже дождались стрел, уже потом бросившись врассыпную. Понять можно – не ждали такого отпора. Все бывало: и копья, и мечи, и дубинки – но чтоб стрелы… Это ночью-то! А воины Ивана все стреляли во тьму – стрел было достаточно, стреляли наугад, просто разбойников было уж слишком много на узкой дорожке – тут уж захочешь, не промахнешься!

Иванко наклонился к упавшим и вскрикнул:

– Эва! Старый знакомец.

– Кто там, парень?

– Иди-ка сам посмотри – удивишься!

Раничев отошел на зов, всмотрелся в освещенное луной лицо шильника, бледное от боли и ненависти. Обернулся к отроку:

– Ну и чего ж тут удивительного? Нешто мы с тобой не ведаем, чем приятель наш Феденька промышляет? Никак опять за зипунами собрался, Федор? Ух, гад! – Иван пнул раненого лиходея в бок. Федор – Федька Коржак, известный в городе молодой тать из банды старца Милентия – съежился, завизжал, словно свинья, замахал руками:

– Не бей, не надо…

Иван не мог не рассмеяться:

– Надо Федя, надо! Впрочем… Ты куда ранен-то? Что-то крови не видно.

– Да в ногу… Кажись, подвернул.

– Сейчас вправим… Вот что, ребята, ведите-ка этого красавца, куда вот он, – Раничев кивнул на Иванку, – скажет. Или – нет, вместе пройдем, прогуляемся – чай, тут недалече. Как лучше, Иванко?

– Так вон, оврагом.

– Идем.

Дед Тимофей Ипатыч отпер ворота сразу – ждал. Анфиска уже не спала – уселась с прялкой у поставца с лучиной да с тревогой прислушивалась к ночным звукам. Увидев Иванку, не выдержала, бросилась на шею, потом, правда, застеснялась, укрылась за печкой. Раничев с доброй усмешкой посмотрел ей вослед – с той поры, как последний раз виделись (года полтора? два?), расцвела девка – округлилась, вытянулась, чересчур пухлые щеки опали, светлые волосы собраны в толстую косу. Хоть куда девка, Иванку понять можно…

– Этого-то куда? – Собрав на стол, дед Ипатыч хмуро кивнул на Федьку. Молодой тать – лупоглазый, плосколицый, с маленькими злыми глазенками – опасливо подобрался.

– Этого? – Незаметно подмигнув деду, Иван с усмешкой махнул рукой. – Да в прорубь. А зачем он нужен-то?

– В прорубь так в прорубь. – Старик накинул на плечи полушубок. – Посейчас и скину, чай, недалеко до Неглинной.

– Пощади! – Как был, со связанными руками, тать бросился на колени, больно ударившись лбом об пол.

– Погоди-ка… – вдруг наклонившись к пленнику, озабоченно произнес Лукьян. – Э, паря! Не тебя ль я третьего дня у хозяина нашего видал, рыжего Елизара?

– Ведать не ведаю никакого Елизара, – трепыхнулся было Коржак, но Раничев тут же наступил ему ногою на грудь – знал, как вести себя с подобным отребьем, понимающим исключительно страх и грубую силу. Вздернул рукою за подбородок, осведомился вкрадчиво:

– Так ты и в самом деле в прорубь захотел, Феденька?

Шильник неожиданно зарыдал:

– Не погуби, батюшка!

– Не погуби? – со зловещей усмешкой переспросил Иван. – Нет уж – в прорубь! Постой старик, не сразу. – Взяв с лавки дедов коловорот, он снова нагнулся к татю. – Знаешь, что это такое? Зенки твои выкалывать… А эвон, – Раничев кивнул на другие инструменты, используемые при изготовлении гудков и гуслей, – лучше б тебе и не знать… Ну да видно, узнаешь, когда кожу рвать будем…

Федька еще больше побледнел и затрепыхался:

– Не надо, не надо, все скажу, все!

– Об чем с Елизаром беседовал? Ну? Только не вздумай лгать! – Иван ткнул коловоротом в лицо лиходея.

– Об тебе, батюшка, – с испугу сознался тот. – Елизару тебя умертвить наказано, кто наказал – не знаю.

Иван усмехнулся:

– Зато я догадываюсь. Софроний-дьяк при беседе той не присутствовал?

– Кто?

– Большеносый, гунявый, в скуфейке скромненькой.

– Был такой, рядом, на лавке сидел. Только не говорил ничего, кивал да посмеивался.

– Сколько Елизар за наши головы обещал?

– Полтину! За твою голову только.

Раничев горделиво выпятил грудь:

– Недешево меня ценят, однако…

Лукьян и воины захохотали. Иван покачал головой и рывком посадил татя на лавку.

– Смотрю, забыл ты наш давнишний уговор, паря, – тихо, с угрозой в голосе, произнес он. – На Иванку наезжать начал, на деда… Что, думаешь, их защитить некому? Придется поведать кой-что о тебе Милентию-старцу…

– Смилуйся, батюшка! Век буду Бога молить.

– Тамбовский волк тебе батюшка! А молитв ты, я думаю, и не знаешь вовсе. Так что, в прорубь тебя, Федор, в прорубь.

– Дак я ж поведал все…

– Хотя…

Иван вдруг задумался. Всплыла в голове его вдруг одна хитроумная комбинация, которая все никак не хотела раньше выстраиваться – не было подходящих людей, а вот теперь вроде бы…

– Вот что, паря… Боярыню Руфину знаешь?

– Это у которой мужа убили?

– Ее. Так вот, завтра передашь ей одно письмецо… Не ей, так вознице ее, он, кажется, тезка твой. И дальше будешь действовать, как она скажет, и Боже тебя упаси…

– Понял, все понял, дядько, – обрадованно закивал тать.