Око Тимура

Бей, бубен, бей, голос срывай…

Трубы, яростней играйте.

Лей, ливень, лей, краски смывай,

Скрипки, плачьте об утрате.

Александр Градский

«Памяти творца»

…растворенная в воде кровь.

Да-да, именно такого цвета были тщательно выписанные киноварью заглавные буквицы.

– Инда неглупа книжица, – кивнул князь Олег Иванович и, передав книгу стольнику, пристально посмотрел на Ивана. – Так, говоришь, и в тайном нашем деле преуспел ты?

– Преуспел бы более, княже, коли б не тупость Софрония-инока.

– Ну пес с ним, с Софронием, – покривился князь. – Рассказывай. Что у тебя там сложилось?

– Жди теперь донесений. – Раничев улыбнулся. – Важные люди нам служить будут – дьяк кремлевский Терентий Писало да сама боярыня Руфина.

– Не Хрисанфия ли литвина вдовица? – прервал князь.

– Она самая, – с усмешкой кивнул Иван.

Олег Иванович тяжело поднялся с кресла. Опершись о посох, неспешно прошелся по горнице, постоял у жарко натопленной печки, погрел большие с выступившими старческими прожилками руки. Вставшее солнце веселыми зайчиками играло на золотой парче княжеской ферязи, проглядывая сквозь переплет окна из венецианских стекол. Немного постояв у печи, князь резко повернулся к Раничеву:

– За службу твою жалую тебе вотчину – три сельца под старой Рязанью.

Раничев поклонился в пояс:

– Не знаю, как и благодарить тебя, княже!

– И вот еще, – улыбнулся Олег Иванович, протягивая Ивану три золотые монеты – венецианские дукаты. – От щедрот моих да на свадебку. Можешь сватов засылать к своей любе… Только не прямо сейчас, – охолонул он. – Вот как придет донесеньице…

Зевнув и перекрестившись, престарелый государь дал понять, что аудиенция закончена. Кланяясь и пятясь – так было принято, – Раничев покинул залу, едва не споткнувшись о порог. Вотчина! Вот это дело! Как ни худы окажутся деревеньки, а все же – свои теперь, родовые. Теперь Иван не какой-нибудь там нищий военный слуга-дворянин, теперь уж он вотчинник, пусть не боярин, так из детей боярских, уж теперь-то породниться с родом Евдокси незазорно будет. Подождать донесеньице – и сватов! Хоть с одним делом разобраться, а потом уж можно и тайну перстня отыскивать, чего уж.

В радостных чувствах Раничев спустился по ступеням крыльца и, вспрыгнув в седло, погнал коня к воротам.

– Ишь, как дирхем ордынский, сияет! – стоя в сенях, проводил его ненавидящим взглядом красавец Аксен Собакин.

– Ничего, – усмехнулся, подойдя, Феоктист. – Не вышло на Москве, так здесь выйдет. Мало ль в лесах головников да татей?

– Да-а… – протянул Аксен и вдруг вздрогнул, словно бы что-то вспомнив. – Ты, Феоктист, это… не торопись. Не надо.

– Как скажешь, боярин, как скажешь. – Тиун пожал плечами и быстро зашагал в горницу, услыхав нетерпеливый зов князя.

А Иван, выехав на широкую улицу, погнал коня вскачь, разгоняя подмерзшие за ночь лужи. В глаза ему, сквозь разрывы зелено-палевых туч ласково сияло солнце.

Один дукат Раничев разменял – хватило, чтобы заплатить воинам и Аврааму, Софроний же что-то из Москвы так и не появился. Хватило и вновь нанять слуг – те быстро привели гнилые хоромы Ивана в более-менее божеский вид, вообще же, конечно, нужно было строиться, но уж ближе к лету, сейчас сговориться о помолвке, а уж к Покрову, как и принято, свадьба. Раничев и не ждал бы так долго, если б не опекун Евдокси, воевода Панфил Чога. Не то чтобы тот был жутким ревнителем старины, просто хотел, чтоб все было, как он выражался, – «по-людски». Ну по-людски, так по-людски, жаль, ждать долгонько! С нового года – с первого марта – почитай больше шести месяцев. Ладно, дольше терпели оба, теперь-то, считай, дорожка накатана. Теперь он не просто Ванька Раничев – Иван Петрович, сын боярский! Хоть и невелика вотчинка – да все ж его, родовая! Надо бы туда съездить, посмотреть, что там за селения, что за мужики. Тиуна толкового назначить, чтоб и мужиков зря не забижал, но и порядок бы блюл твердой рукою. Где вот такого тиуна сыскать? Аль сманить у кого? Чьи раньше-то были пожалованные деревеньки? Ах ясно, княжьи. Похоже, порядка там и не было – слишком уж далеко от княжеского пригляду, а управители, известно, все больше воры.