Око Волка (СИ)

Тут одна из плотных рядов кукол позади фигуры показался волк. Шкура его — черна как уголь, клыки огромны, узловатые пальцы на лапах закачивались когтями-ножами. Волк обернулся к Эду и сверкнул глазами.

«Отец, он сзади!» — завопил Эд, однако фигура не двигалась.

Огромный волк заковылял к фигуре, клацая зубами, и чем сильнее Эд пытался вырваться из толпы, тем гуще она становилась.

«Я сейчас, отец, я сейчас!» — он стал трансформироваться, почти не замечая боли.

Еще один волк появился за спиной фигуры, такой же, как первый. И еще один, и еще. Вскоре вся толпа начала превращаться в волков, одинаковых, огромных. Вот сам Эд стоял в окружении зверей, рычащих на него, скалящих зубы. И лишь фигура отца осталась прежней.

«Отец!» — в последний раз крикнул Эд, понимая, что все кончено, как и в тот раз.

Ковыляющий к фигуре волк остановился. Застыли и остальные.

Фигура повернулась. Вместо отца стоял Джон, в мятом и грязном сером костюме, с его вечно засунутой правой рукой в карман. Джон смотрел прямо на Эда, сверкая волчьими глазами.

— Ты услышишь ее, и я прошу пойти за ней, — сказал наставник спокойным и вкрадчивым голосом. Этого голоса Эд не слышал больше двадцати лет. Джон улыбнулся, кивнул на Луну.

Эд посмотрел, и сердце его сжалось — Луну, его толстою и прекрасную Луну закрыло черное пятно, чернее ночного неба. Из-под пятна выбивалась Она, короновала это пятно, делала его похожим на глаз.

«Джон, что это значит?» — спросил Эд

— Она придет, и снова все станет ясным.

«Я не понимаю, что с Луной?»

Джон отвернулся и пошел дальше, подволакивая ногу.

«Джон!» — позвал Эд. — «Джон, что это все значит?!»

Куклы вокруг снова стали людьми. Толпа двинулась врассыпную, а первый волк исчез.

«Джон! Что все это значит!?» — кричал Эд, идя за наставником. — «Джон, черт возьми, объясни! Джон! Стой!» — толпа нахлынула, загораживая удаляющуюся фигуру.

«Джой, стой! Джон! Отец!..»

Эд вздрогнул и открыл глаза. Его клыки и когти выступили наружу, а он даже не заметил. Кошмар… сон… но до чего реальный — даже запахи как настоящие. И он помнил его весь до конца, чего почти никогда не бывает со снами. Луна, Джон, отец, тот волк, с черной шкурой, он помнил его. Навсегда запомнил того волка. Эд втянул когти и клыки, и даже не сразу понял, что телефон ходуном ходит от вибрации.

— Да? — просипел он в трубку.

— У тебя все нормально? — Это был голос Джона. Обычный голос Джона.

— Нормально.

Пауза.

— Ладно. Через два часа выходим, будь готов.

— Хорошо.

Он посмотрел на время — одиннадцать вечера — и отложил телефон на тумбочку. Огляделся. Деревянная кровать и матрац изодраны, от одеяла и простыни остались одни лоскуты. Эд посидел, тупо уставившись на измочаленную подушку, и не одевшись, прямо в трусах вышел на балкон, в ночную прохладу, оперся на поручни. Первая ночь в Москве выдалась освежающей. Огромный город горел жизнь, по улицам, словно усеянными гирляндами сновали люди. Город не спал, а, казалось, только начинал жить, и проезжая по дневной Москве, Эд не заметил такого движения, какое началось ночью. Чарующий город. И чарующая Луна над ним, нормальная, двухнедельная. Напоминающая, что через две недели случится еще одно убийство, времени не так много.

— А ты крепкий, — раздался голос справа.

На соседнем балконе стояла женщина, молода, но уже не девушка. Она была из тех современных женщин, у которых с фигурой творилось черт знает что: длинная шея, маленькие груди, широкие бедра, невысока и худа. На остреньком лице застыла озорная улыбка, а большие миндалевидные глаза будто впились в Эда. Волосы такие темные, что казались, намазаны углем; собраны в небрежный пучок на макушке. Она стояла только в длинной мешковатой футболке, которая свисала на ней почти до колен, и через нее выступали маленькие пуговки сосков. Женщина совсем не пахла, что начинало волновать. Все имеет свой запах, но не она.

— Нда, — пробормотал Эд, отворачиваясь к городу. — Как-то само вышло.

— Что? — голос у нее был слегка низкий и осипший.

— Я говорю, что ни килограмма не поднял, чтобы его таким сделать.

— Ваш род несет тяжелое проклятье, должно же быть в нем хоть что-то хорошее.

Женщина прислонилась к стене, все не отводила глаз. Эд же заулыбался. Мудрые слова на балконе отеля — как ему их не хватало.

— Я тебя разбудил?

— Нет, я не спала.

— Кричал?

— Скорее рычал, но поскуливал, иногда.

— Ты колдунья?

— Ведьма. Меня зовут Дарья, можно Даша. А тебя как?

— Эдуард Тарасов, можно Эд, — он слегка пожал протянутую руку. Мягкую и ухоженную.

— Так ты американец, ну надо же, — Даша улыбнулась еще шире. — И часто у тебя такое? В смысле кошмаров.

— Нет, нам не снятся сны.

— А тебе приснился.