Это сообщение все встретили недоверчиво – даже ее ближайшие друзья. Она чувствовала: Абдыкадыр считает, что она выдает желаемое за действительное, что ее ощущения, связанные с Оком и с существами, стоящими за ним, могут быть лишь плодом воображения. Просто ей хочется в это верить – и все.
Александр задал ей простой вопрос:
– Почему – ты?
– Потому что я попросила, – так же просто ответила Бисеза.
Царь задумался, кивнул и позволил ей уйти.
Но невзирая на недоверие, ее друзья, британцы и македоняне – все верили в ее искренность и чем могли помогали ей в подготовке к отбытию. Все даже смирились с датой, которую она назначила. Она по-прежнему не могла ничем доказать свои предположения, она даже сама не была уверена в том, что интерпретирует свои догадки о сущности Ока правильно. Но все воспринимали ее всерьез, и это ей льстило, хотя некоторые все-таки немного посмеивались над тем, как глупо она будет выглядеть, если Око ничего для нее не сделает.
Приближался последний день. Бисеза сидела рядом с Джошем в святилище Мардука. Око мрачно и безмолвно висело в воздухе над ними. Они прижимались друг к другу. Сейчас они не испытывали страсти. Бывало, они сливались в любовном экстазе, не обращая внимания на холодный взор Ока, и даже тогда они не могли о нем забыть окончательно. Теперь они хотели только одного, только об одном они могли друг друга просить – об утешении.
Джош прошептал:
– Как ты думаешь, их хоть немного волнует то, что они натворили? Мир, разодранный на части, погибшие люди?
– Нет. О, возможно, они питают определенный научный интерес к таким эмоциям. Но не более того.
– Значит, они мельче меня. Если я вижу убитое животное, я способен переживать за него, я могу ощутить его боль.
– Верно, – спокойно отозвалась Бисеза. – Но, Джош, ты ни капельки не переживаешь за миллионы бактерий, погибающих в твоем кишечнике каждую секунду. Мы – не бактерии, мы сложные, независимые, разумные существа. А они настолько выше нас, что мы для них – почти ничто.
– Так с какой стати тогда они согласны отправить тебя домой?
– Не знаю. Наверное, это им просто забавно. – Джош сердито посмотрел на нее.
– Чего хотят
Она повернула голову и посмотрела на него. В сумраке, рассеиваемом масляными светильниками, его глаза казались огромными. Кожа у него была такая гладкая, такая юная.
– Это глупый вопрос.
– Вот как? Бисеза, кто ты такая? Кто такая
Она не желала соглашаться с этим, в ее сердце вспыхнул протест, чувства, которые она питала к Майре и Джошу, вскипели.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Он вздохнул.
–
Она вдруг смягчилась.
– О Джош! – Она притянула его к себе. – Милый Джош. Я хочу остаться, поверь мне, очень хочу. Но не могу. Дело не только в Майре. Это возможность, Джош. Шанс, которого они не предложили больше никому. Каковы бы ни были их намерения, я должна принять это предложение.
– Почему?
– Потому что я что-то смогу узнать. О том, почему все так вышло. О
– А-а-а… – Джош печально улыбнулся. – Как я не догадался. Я мог бы поспорить с матерью о ее долге перед дочерью, но я не могу оспорить долг солдата.
– О Джош…
– Возьми меня с собой.
Она в изумлении отстранилась от него.
– Этого я от тебя не ожидала.
– Бисеза, ты для меня – все. Я не хочу оставаться здесь без тебя. Я хочу идти за тобой, куда бы ты ни пошла.
– Но я могу погибнуть, – тихо проговорила она.
– Если я умру рядом с тобой, я умру счастливым. Для чего еще жить?
– Джош, я не знаю, что сказать. Я все время делаю тебе больно.
– Нет, – нежно проговорил он. – Майра всегда здесь. Если не между нами, то рядом с тобой. Я это понимаю.
– И все равно меня никто никогда так не любил. Они снова обнялись и какое-то время молчали. Потом он сказал:
– Знаешь, у них нет имени.
– У кого?
– У зловещих разумов, которые все это придумали. Не Господь, не боги…
– Нет, – сказала она и закрыла глаза. Она чувствовала это даже сейчас, как ветер, дующий из старого, умирающего леса, сухого, шуршащего, наполненного увяданием и распадом. – Они не боги. Они из этой Вселенной. Они родились в ней, как и мы. Но они стары, они ужасно стары – мы даже не можем себе представить насколько.
– Они живут слишком долго.
– Наверное.
– Тогда мы их вот как назовем. – Он запрокинул голову, дерзко вздернул подбородок. – Первенцы. И пусть они сгниют в аду.