Око за око

— Давайте уйдем с дороги на тротуар. — Оглянувшись на Фридриха, он сказал: — Не отставай.

— А куда мне еще идти? — спросил совершенно спокойно и немного насмешливо Фридрих.

Совсем не праздный вопрос. На улицах они встретили множество молодых людей с оружием. Если Фридрих побежит, у него за спиной тут же раздастся крик: «Фашист!» — и его почти наверняка поймают, а то и прикончат в одну секунду.

Казалось, еврей со шрамом на щеке именно это и собирается сделать. Не в силах скрыть волнение, он повторил свой вопрос:

— Тебе известно, с кем ты разгуливаешь по улицам, ты же сказал, что ты еврей?

— Да, я знаю, что он немец, — ответил Мордехай. — Мы из одного партизанского отряда. Да, он нацистский солдат, но он умеет сражаться. И не раз надрал ящерам задницу.

— С немцем можно дружить. Даже с нацистом можно, — ответил еврей. — Мир — странное место, здесь еще и не такое случается. Но находиться рядом с тем, кто убивает твоих… — Он плюнул на землю у ног Фридриха.

— Я сказал, что мы — товарищи по оружию. И ничего не говорил про дружбу, — заявил Анелевич.

Разговор даже ему казался дурацким. Неожиданно его охватили страшные подозрения, и он покосился на Фридриха. Многие в партизанском отряде помалкивали о том, что делали до того, как пришли в отряд. Справедливости ради следует заметить, что он и сам ничего не рассказывал о себе. Но у немца, наверное, имелась особенно веская причина держать рот на замке.

— Товарищи по оружию. — Теперь еврей сплюнул под ноги Мордехаю. — Послушай меня, «товарищ». — Он произнес это слово с таким презрением и ненавистью, которые пристали разве что библейскому пророку. — Меня зовут Пинхас Сильверман. Я… был зеленщиком в Липно. Если ты не оттуда, значит, ты никогда не слышал про наш городок, расположенный к северу от Лодзи. Там и сотни евреев не набралось бы — человек пятьдесят, не больше. Мы неплохо ладили со своими соседями-поляками.

Сильверман замолчал и окинул Фридриха мрачным взглядом.

— Однажды, после того как немцы захватили Польшу, к нам заявился… взвод — кажется, это так называется? — полицейского батальона. Они собрали нас, мужчин, женщин и детей… меня, мою Йетту, Арона, Йосселя и маленькую Голду… и отвели нас в лес. Он, твой драгоценный товарищ, был среди тех немцев. Я не забуду его лицо до самой смерти.

— Ты был в Липно? — спросил Анелевич у Фридриха.

— Понятия не имею, — равнодушно ответил тот. — Я побывал в огромном количестве польских городов.

— Услышь глас ангела смерти! — пронзительно взвизгнул Сильверман. — «Я побывал в огромном количестве польских городов». Так он говорит. Конечно, побывал. И убивал евреев. В живых не оставался никто — разве что по чистой случайности. Например, я — такая случайность. Он застрелил мою жену, застрелил нашу дочь, которую она держала на руках, он застрелил моих мальчиков, а потом он выстрелил в меня. Я получил тяжелое ранение головы. — Сильверман прикоснулся рукой к лицу. — Наверное, поэтому он и его дружки-убийцы решили, что я умер вместе со своей семьей, имеете со всеми остальными. Они ушли. Я сумел встать и добраться до Плока, он побольше Липно и расположен неподалеку. Я почти вылечился, когда немцы начали зачищать Плок. Там они убивали не всех. Некоторых, тех, кто мог работать, отправляли сюда, в Лодзь. Я оказался среди несчастных, кому выпала судьба стать их рабами. Но Бог ко мне добр, и я могу отомстить мерзавцу, уничтожившему мою семью.

— Полицейский батальон? — Анелевич посмотрел на Фридриха с нескрываемой ненавистью.

Немец всегда вел себя как солдат. Он сражался не хуже любого другого солдата, и Анелевич решил, что он из вермахта. Плохо, конечно, но он слышал, да и был знаком с некоторыми приличными парнями из немецкой армии еще до того, как появились ящеры. Они делали свою работу, и все. Но те, кто служили в полицейских батальонах…

Самое лучшее, что про них можно сказать, — это то, что они иногда убивали не всех евреев в городах и деревнях, в которых побывали. Некоторых они оставляли в живых и отправляли на тяжелые работы. И он, еврей, сражался рядом с Фридрихом, спал, делил пищу, бежал из лагеря! Его затошнило.

— Что ты можешь сказать в свою защиту? — спросил он.

Из-за того, что он делил с Фридрихом тяготы партизанской жизни, и потому, что до определенной степени был обязан ему жизнью, Анелевич не позвал вооруженных парней сразу. Он хотел услышать, как Фридрих будет оправдываться.

— Мне сказать, что я сожалею о содеянном? — пожав плечами, спросил Фридрих. — Мне это поможет? — Он снова пожал плечами, явно не рассчитывая, что кто-нибудь отнесется серьезно ко второму вопросу. Он помолчал немного. — Не могу сказать, что я страшно сожалею о случившемся. Я выполнял приказы. Офицеры говорили нам, что вы, евреи, враги рейха и вас нужно уничтожать. И потому… — Он еще раз пожал плечами.

Анелевич уже слышал подобные слова от нацистов, попавших в плен к евреям, когда помогал ящерам изгнать немцев из Варшавы. Прежде чем он успел как-то отреагировать, Пинхус Сильверман зашипел: