Око за око

— Так и живем... Я покупаю розы, и мы все вместе плетем из них эти гирлянды. Плетем и плачем, потому что можем покупать все меньше роз, и с каждым разом наши гирлянды становятся все короче…

— Но ведь это ужасно... — пробормотал Эвбулид. — Как же вы будете жить дальше?

— Если б я знала! Еще месяц — и мне придется продать в рабство старшую дочь, а ей всего тринадцать лет... Иначе не выжить моим младшим деткам...

— Как это ужасно... — повторил Эвбулид.

— Что делать!.. Кому нужна в этом городе бедная вдова с ее несчастными детьми?

Женщина сквозь слезы взглянула на Эвбулида и протянула гирлянду:

— Ты добрый, и если хочешь помочь нам, купи гирлянду за три обола...

Эвбулид вытряхнул на ладонь монеты и выбрал среди меди тетрадрахму:

— Вот тебе четыре... нет — восемь драхм! И еще три обола детям на сладости. И не смей, слышишь, не смей благодарить меня!

Стараясь не смотреть в глаза несчастной, он сам вложил в ее ладонь монеты, бережно уложил гирлянду в корзину, подставленную Арменом. И, под его гордым за своего хозяина взглядом, заторопился нанимать повара.

Полтора десятка наголо остриженных поваров поджидали богатых афинян в специальной части агоры. Некоторые подпоясали себя так, чтобы был виден выпирающий живот. Это у них означало: глядите, граждане, я — сыт, значит, умею вкусно готовить!

Но у Эвбулида была своя точка зрения на этот счет. Видя в таких поварах прежде всего обжор, которые непременно объедят и нанявшего их господина, он подошел к неприметному повару: в меру худому и в меру упитанному.

— Где ты обучался своему мастерству? — строго спросил он.

— В Сиракузах, господин! — щегольнул названием лучшей кулинарной школы повар.

— Гм-мм... Все вы говорите, что в Сиракузах! — проворчал Эвбулид. — А умеешь ли ты приготовлять миттлотос? Учти, у меня в гостях сегодня будет очень важный господин!

— Миттлотос? Это же очень просто! Берется мед, лучше всего горный, чеснок, протертый сыр, все смешивается — и миттлотос готов!

— А пирожки, которыми славится Аттика, печь умеешь?

— Обижаешь, господин!

— И соленые, и сладкие? — продолжал допытываться Эвбулид.

— Поверь, твой гость будет очень доволен!

— А кикеон?!1 Сумеешь ли ты удивить его, иноземца, настоящим эллинским кикеоном?

— Он будет благодарить богов, что впервые попробовал его в твоем доме!

— Если ты готовишь так же сладко, как и говоришь, то подойдешь мне! Сколько ты стоишь?

— Две драхмы в день, господин! — поклонился повар.

— Хорошо, получишь свои драхмы, если только не обманешь и не съешь сам больше, чем на обол!

Внимание Эвбулида привлек торговец диковинными животными, перед которым резво прыгали смешные обезьянки, ползали черепахи и огромным живым букетом прохаживался распустивший свой пышный хвост павлин.

«А не купить ли мне эту птицу? Вот удивится Квинт, и обрадуются дети! А что — куплю!» — решил он и обратился к повару:

— Сейчас я куплю павлина, и ты отправишься с ним ко мне домой!

— Мне можно относить продукты? — напомнил Армен, сгибаясь под тяжестью корзин.

— Нет! — ответил Эвбулид, подумав, что такой день должен быть праздничным и для его раба. — Сегодня я найму носильщиков. А ты пойдешь со мной на сомату2!

2. Купец из Пергама

Несмотря на то, что по пути на сомату Эвбулид задержался в винном ряду, где из множества сортов отобрал лучшие, завезенные с островов Фасоса и Хиоса, а потом с Арменом, который не знал, куда девать непривычно свободные руки, заглянул к торговцам сладостями, когда они подошли к сомате, торговля рабами еще не началась.

Поглядеть на рабов, оценить привоз этого месяца было невозможно: их, ожидавших своей дальнейшей судьбы, закрывала плотная стена покупателей и зевак.

На ступеньках «камня продажи», так назывался высокий помост посреди соматы, были видны только глашатаи и агораномы. Глашатаи молчали, набираясь сил перед нелегкой работой. Агораномы смеялись и о чем-то спорили, бросая по сторонам цепкие взгляды.

Чтобы отвлечься, унять поднявшуюся во всем теле дрожь, Эвбулид отошел в край огороженной забором соматы, где торговали кандалами, наручниками для рабов и домашней утварью. Он подержал в руках привычные для каждого дома зеркала в виде плоских дисков. Приценился к старинным: массивным, с ручками, украшенными золотом и серебром, — такие бережно хранят даже в богатых домах и передают по наследству, как самую дорогую вещь.

У лавки невысокого скуластого купца с умными, насмешливыми глазами спросил, сколько стоит ваза с вошедшим недавно в моду рельефом. Ваза была покрыта лаком тусклого, но приятно ласкающего глаза коричневатого цвета.

— Три драхмы! Нравится? — спросил купец и щелкнул ногтем по краешку вазы. — Какая тонкая работа, а? Обрати внимание: плечи и горлышко, как у двенадцатилетней красавицы! А роспись? Что скажешь об этой позолоте? А эти удивительные точечки? Разве ты найдешь что-нибудь подобное на своей агоре? Такими вазами можно украшать только дворцы правителей Египта и Понта, и, клянусь Никой, они радуют сегодня взоры царя Птолемея и Митридата Понтийского!

— Я куплю, но только в другой раз... — оглянулся на «камень продажи» Эвбулид.