Око за око

— Твоя родина отныне — дом господина! — закричал Эвбулид, пораженный его спокойствием. — А может, даже каменоломня или рудник! О, боги, покарайте его таким рудником, чтобы он вспоминал мою мельницу, как самое прекрасное, что было в его варварской жизни! Он, отнявший у меня все! Все!! Все...

Эвбулид уронил голову на руки и зарыдал, давясь бессвязными слогами. Напряжение последних часов выплеснулось наружу. Оно медленно отпускало его вместе со слезами.

Сколот, наклонив голову, с удивлением смотрел на плачущего грека, еще вчера вечером властного над его жизнью и телом. Несколько часов назад он приказал бить его истрихидой, от заноз которой до сих пор саднило в спине, а теперь убивался, словно женщина, над разбитым кувшином. Грязный. Избитый. Ненавистный.

Глаза сколота торжествующе блеснули.

— А разве ты, эллин, тоже не отнял у меня все? — хрипло спросил он.

— Что все? — не понял Эвбулид.

— Семью, волю, твердь — по-вашему: город. Я возил жито вашим эллинским купцам в Ольвию1 и поэтому знаю немного по-вашему, — объяснил он и провел руками широкий круг. — Леса, реку, пашни, — всё!

— Я не брал тебя в плен! — заметил Эвбулид.

— Конечно! — насмешливо усмехнулся сколот, и глаза его стали злобными: — Но ты — купил.

— Не я — так другие! Какая разница?

— Ты заковал мои руки!

— Но иначе бы ты ударил меня!

— Стреножил меня, как коня!

— Иначе бы ты сбежал!

— Ты надел мне на шею большое ярмо... отнял у меня имя, что дала мне мать — Лад, и стал называть просто сколотом! А знаешь ли ты, что это самый большой позор для нас — потерять свое имя?!

Сколот, назвавший себя Ладом, уже не говорил — шипел, давился словами, обдавая лицо Эвбулида горячим дыханием.

Эвбулид хотел объяснить, что такова участь всех рабов — ведь и сам сколот поступил бы с ним так же, окажись Эвбулид пленником в его «тверди». Но в этот момент крышка люка заскрипела — очевидно, часовой спрыгнул с нее, и через щели пробилось еще несколько лучей света.

Один из них упал на лицо Лада, и Эвбулид невольно содрогнулся, увидев, как изменился облик его раба.

Зубы сколота ощерились, глаза сузились в злобные щели, голова ушла в плечи, словно у изготовившегося к прыжку зверя, — скиф, настоящий скиф сидел перед ним!

От такого варвара с забурлившей в его жилах кровью своих степных собратьев-соседей, славящихся своей мстительностью, можно было ожидать чего угодно. К тому же Эвбулид неожиданно растерялся, не зная, как ему вести себя со сколотом.

Как хозяину с провинившимся рабом? Но какой он теперь хозяин без надсмотрщика, без истрихиды, к тому же сам оказавшийся во власти пиратов. Да и сколот уже не его раб, а их — пьющих вино и веселящихся на палубе. Прикинуться равнодушным и относиться к нему, как к чужому рабу?

Эвбулид, едва подумав об этом, сцепил зубы, чтобы не застонать: какой же сколот чужой, если столько радости, столько надежд было связано с ним?! Тогда... как пленник с пленником? Но, даже если так рассудила судьба, разве сможет он держаться с ним на равных? Разве повернется его язык назвать этого варвара, своего вчерашнего раба — Ладом?...

Эвбулид не успел еще ничего решить, как сколот неожиданным криком смял его мысли.

— А-а! — закричал он, бросаясь на грека.

Эвбулид успел только охнуть:

— Ты что?..

— Умри, поганый пес!

— Пусти...

Опомнясь, Эвбулид что было сил уперся ладонями в грудь сколота, пытаясь оттолкнуть его от себя. Но его руки встретили неодолимую преграду. С таким же успехом он мог попытаться сдвинуть с места скалу. Лад усилил нажим, и очень скоро спина грека оказалась плотно прижатой к жестким доскам пола.

— Что, нравится такое железо на руки? — хрипел сколот. — А такие кандалы на ноги?

— Пусти!

— Нравится отнимать у человека имя?

— Пус…ти...

— А теперь попробуй и мое ярмо на шею! — потянулся Лад пальцами к горлу своего бывшего хозяина.

Эвбулид завертел головой, ища глазами помощь. Рядом с ним были только готовые броситься на помощь товарищу сколоты и угрюмые гребцы, для которых муки господина были только в радость. Свободнорожденные же пленники находились в другом конце трюма. Одни из них спали. Другие, привыкшие к ругани за лучшее место и крикам раненых, как ни в чем не бывало продолжали вести беседу.

Аристарх с отрешенным лицом сидел в центре трюма, скрестив под собой ноги и, казалось, ничего не видел и не слышал.

Эвбулид уже не пытался сбросить с себя сколота. Все его усилия были направлены на то, чтобы не дать его настойчивым пальцам добраться до горла.

Но Лад был сильнее Эвбулида. Много сильнее. Стоны и жалкие попытки грека высвободиться лишь раззадорили его. Сколота не останавливала ни боль в рассеченной мечом голове, ни острая резь в плечах и локтях. По трое пиратов висело у него на каждой руке, выкручивая их, во время боя на «Деметре», где они так удачно укрылись с товарищами от погони... Месть пьянила его, влекла на своих легких крыльях, торопила, она — он хорошо знал это по рассказам отца и старших братьев — несла душе и телу гораздо большее освобождение, чем от сброшенных наручников, разбитых о камень кандалов, разорванных веревок...

— Помогите! — в отчаянии закричал Эвбулид.