Око за око

— Ох, Ярыш, ты меня и напугал, — громко, с облегчением вздохнул Гришка. — Я уж грешным делом было подумал, что ты мало того, что откажешься, так еще и меня отговаривать будешь, — и оба казака громко, во весь голос, рассмеялись.

— А теперь рассказывай по порядку, что ты затеял, — вновь стал серьезным старшина, — знаешь ли ты точно, как осуществить свою задумку?

Тень сомнения проскользнула по лицу Отрепьева, так что Ярослав без труда догадался, что четкого плана у Гришки нет.

— Поначалу, Ярыш, я хотел покинуть войско как можно быстрей — слухи будоражат умы людей все больше и больше. Кто знает, может быть, какой-то смельчак найдется раньше меня? Но твои последние слова заставили меня задуматься. Ведь и вправду, для того, чтобы казаки меня поддержали, я пробыл здесь слишком мало. К тому же покинуть войско, как выяснилось, не так уж легко: вряд ли Герасим захочет с тобой расставаться, тем более, что ты ему кое-чем обязан. Покинуть же войско как Бог на душу положит — значит никогда уже сюда не вернуться.

— Если тебя беспокоит только это, — немного подумав, обратился к другу Ярослав, — можешь не переживать — это я беру на себя. Войско мы покинем запросто, и если твоя задумка удастся, казаки нас поддержат. Будь уверен, что бы ни случилось, помощь казаков у тебя будет, даю тебе слово.

Слово старшины Евсеева было знакомо всему войску — Ярослав редко бросался обещаниями, но уж если давал слово, то непременно его сдерживал, чего бы это ему ни стоило. Вот почему Григорий воспринял эти слова с неподдельной радостью.

— Раз так, можно считать, что половина дела уже сделана, — ответил старшине Гришка, — а в остальном мой план прост. Для начала нужно попасть на службу к очень знатному пану, который был бы вхож к королю, а там будет видно…

— Эк у тебя все просто! — перебил его Ярослав. Да ты посмотри на нас — невесть откуда взялись, да еще и выглядим, как разбойники! Да будь я знатным паном, я б за версту такие рожи к себе не подпустил.

— Ну, рожа — дело десятое, — рассмеялся Гришка, и дальше продолжал уже шепотом. — У меня есть небольшой запас, так что перед паном мы не оплошаем.

— Да и вряд ли к знатному человеку так легко попасть в услужение, — не унимался Евсеев, — тем более что какая попало служба тебя не устроит — ведь для осуществления задуманного нужно будет быть не последним человеком у этого самого пана. Верно? А все теплые места давно заняты.

— Верно, да не совсем. Я ведь от службы не денег и не власти хочу. Главное — почаще попадаться на глаза этому самому пану, чтобы он запомнил меня, заинтересовался хоть каплю. И если так и будет, помяни мое слово — ждать тебе придется недолго.

Евсеев не стал возражать, но недоверчивое выражение по-прежнему не сходило с его лица. Тогда Отрепьев сделал последнюю попытку убедить друга:

— Не хочу хвалиться, но, согласись, за то немалое время, которое я здесь пробыл, у меня нет ни одного не то что врага, но даже недоброжелателя. Без лишнего бахвальства могу сказать, что меня знает все войско, и нет такого человека, с которым бы я не нашел общий язык. Сам патриарх был ко мне благосклонен, и, уж поверь, какой-нибудь тщеславный польский пан не будет исключением.

— Ладно, убедил, — лицо Ярослава просветлело.

— Ну так когда выезжаем?

— Как только грязь подсохнет. Но, — добавил Евсеев, — мы легко покинем войско только в одном случае: когда придет время, ты не должен мне перечить. Идет? — Ярослав протянул Гришке руку.

— Идет, — согласился Отрепьев, — и крепким рукопожатием оба друга скрепили свою готовность действовать сообща.

Григорий, до сих пор отличавшийся хладнокровием, на этот раз ужасно на себя злился. Всю неделю он провел как на иголках, дожидаясь, когда же кончится распутица и по дорогам можно будет ездить, и каждый день только что руками не проверял, высохла эта проклятая грязь или нет. Ярослав же, напротив, был спокоен, словно и не было меж ними жарких споров и сомнений.

Вскоре мечта Григория осуществилась — окончательно установилась хорошая погода и, кажется, уже не собиралась меняться. Однако эта чудесная перемена на Ярослава не произвела никакого впечатления. Евсеев был по-прежнему невозмутим и ни словом не обмолвился Григорию о том, когда же они отправятся в путь.

Не выдержав, Отрепьев попытался поторопить своего друга, но Гришкина отчаянная попытка так ни к чему и не привела.

— Забыл, что мне пообещал? — холодно ответил Ярослав на все нетерпеливые вопросы Григория, и пристыженному Отрепьеву ничего не оставалось, как просто ждать.

Пролетал день, другой, третий, а потом, словно снег на голову, на казаков посыпались приказы Герасима, и Гришке уже некогда было рассуждать да размышлять — к концу дня он просто валился с ног от усталости.

Так было и этим, уже не по-осеннему морозным ноябрьским утром. Проснувшись ни свет ни заря, Григорий не думал ни о чем — все его существо боролось с липким чудовищем, имя которому — непробудный сон. Почти ничего не осознавая, ежеминутно потирая лицо руками, чтобы хоть как-то взбодриться, вместе со всем отрядом он продвигался вслед за Евсеевым.