Око за око

Когда на горизонте наконец стали видны очертания какого-то поселения, Ярославу пришла в голову забавная мысль: каким-то странным образом все перемены в его жизни начинались на рассвете. С первыми лучами утреннего солнца обезглавили его семью. Углич Ярыш покинул, когда только начало светать. На заре он въехал в казацкий стан… Вот и сейчас, заметив, как незнакомый город словно утопает в лучах только-только появившегося солнца, Евсеев понял, что в этом городе с ним наверняка что-то случится. Неважно, плохое или хорошее, но непременно что-то важное.

— У-у-у-ф, — выдохнул Гришка. — Прибыли. Это и есть город Брагин, — важно добавил он.

Ярыш ничего не ответил — на него какой-то тяжелой грудой обрушились воспоминания. Позади уже были Гащи, где они с Гришкой начали учить польский язык. Делом это оказалось совсем не легким, особенно для Ярослава, который долго не мог научиться правильно произносить, не столь уж замысловатые звуки польского языка. У Гришки дела шли много лучше, и вскоре он уже спокойно изъяснялся на этом пшикающем языке, непривычном для Ярославова уха. Поэтому и вышло так, что спервоначалу, если нужно было о чем-то разговаривать с местными жителями, занимался этим Гришка, а Ярослав помалкивал, да запоминал словеса чужой речи.

Но, как говорится, вода камень точит. В конце концов и Ярыш научился польскому. После этого и жить на чужой стороне стало ему вдвое легче прежнего.

Побывали друзья и в Лодзи, и в других городах и селениях, а теперь вот въезжали в Брагин. В очередной раз Ярославу предстояло привыкать к новым людям, новой жизни, которая опять будет такой непривычной и непохожей на прежнюю…

Мысли сами собой перенесли его в город, где он родился и вырос, и Евсеев вновь ощутил тоску по Угличу и непреодолимое желание туда вернуться. До сих пор не мог забыть он того беззаботного времени, когда он жил под родным кровом и время от времени дурачился вместе с Димкой. А еще пришло ему в голову, что в Угличе наверняка про него уже все забыли. Зато как обрадовался бы Димка, появись Ярыш сейчас на пороге!

Искренняя благодарность своему другу постепенно сменилась горьким сожалением о том, что в родном городе у него остались не только друзья, но и враги, и сердце Ярослава постепенно наполнялось ядом ненависти. Вот бы сейчас оказаться в Угличе! Уж тогда бы он не растерялся…

«Я вернусь, обязательно вернусь в Углич», — в очередной раз сам себе пообещал Ярослав, хотя он прекрасно понимал, что сейчас не время отправляться в Углич — не голодранцем хотел Ярыш встретить единственного близкого человека, а потому он попытался болью отогнать тяжкие мысли. Евсеев поднял взгляд прямо на солнце — и действительно яркий блеск обжег глаза, на миг перед ними поплыли черные круги…

Все тяжкие думы Евсеева так бы и улетучились, если бы нечаянно он не опустил взор на свою руку. На еле уловимое мгновение вспыхнул добытый перстенек яркой багряной искоркой и погас, словно ничего и не было. Но на этот раз Ярослав не усомнился в том, что увидел: он уже давно знал, что перстенек не так прост, как кажется, и время от времени самоцвет выкидывает что-нибудь разэдакое.

Однако не по душе Ярославу были эти странности — ведь никто, кроме него, ничего особенного за перстеньком не замечал, и после очередного дива на Евсеева нападало редкой силы чувство ужаса.

— Ярыш, ты чего такой бледный? — вдруг раздался обеспокоенный Гришкин голос.

— Не, ничего, — успокоил Евсеев друга, а у самого так мурашки по спине и бегали, и только когда въехали в город, Ярославу полегчало.

Сравнивая Брагин с Угличем, Евсеев диву давался, как же не похож этот незнакомец на родной, милый его сердцу город.

В Угличе всегда ощущалась свобода, какой-то простор души.

Узкие улочки Брагина, заполоненные людьми, вызывали у Ярослава чувство духоты. Люди здесь постоянно сновали туда-сюда, каждый был занят своим делом, непременно кажущимся ему самым главным, и вся эта сутолока поначалу просто огорошила Ярослава.

Несмотря на то что Евсееву многое пришлось испытать с тех пор, как он покинул родной дом, все это время он не расставался с вольной жизнью и, даже находясь в подчинении, обладал той долей свободы, которая была ему необходима как воздух.

Теперь же, глядя на маленькие домики Брагина, казавшиеся сделанными не человеческими руками, а стараниями каких-то маленьких сказочных существ, Ярослав уже сейчас ощущал, как же ему будет неуютно среди всего этого шума, гама и тесноты. А кроме того, ему еще предстояло служить какому-нибудь лысому пану.

Углич больше всего поражал обилием великолепных церквей и церквушек, колокола каждой из которых по утру начинали трезвонить на свой лад, создавая тот неповторимый звук, от которого у Ярослава всегда замирало сердце. В Брагине, даже при всем желании, едва можно было насчитать церквей в пять раз меньше.